Ангелу Златые Власы прописали неприкосновенность
Научно-реставрационный совет Государственного Русского музея обосновал невозможность перемещения уникальной иконы.
Состояние «визитной карточки» ГРМ признано специалистами стабильным, но чрезвычайно хрупким – любая попытка выноса иконы XII в. за пределы Михайловского дворца чревата необратимыми губительными последствиями. Обсуждение судьбы иконы «Ангел Златые Власы» заставило прийти и к более широким выводам: необходимо исключить саму возможность влияния частной инициативы на жизнь государственных музеев, для чего требуется изменить не только законодательство, но и отношение к культуре в целом.
Княжий омут
Пробный шар, проверявший музей на прочность, «православный бизнесмен» Сергей Шмаков запустил в 2009-м – когда фонд «Иваново детство» инициировал перемещение Торопецкой иконы Божьей Матери (XIV в.) в свежеотстроенный храм Александра Невского при коттеджном поселке Княжье Озеро в Московской области. По условиям договора, порукой исполнения которого сочли письмо патриарха Кирилла, – на год. Но в Михайловский дворец икона не вернулась. Что уж говорить о клятвенных обещаниях, на которые не скупился Шмаков: «Мы готовы в договоре гарантийно отразить, что через год возвращаем икону». (Протокол заседания Экспертной фондово-закупочной комиссии ГРМ от 30.11.2009.)
На то, что в ту пору кулуарно обсуждался вопрос о перемещении других икон, включая «Ангела Златые Власы», в домовую церковь Михайловского замка, может указывать предложение, озвученное на том же заседании заместителем директора ГРМ Е. Н. Петровой: «Ускорить реставрационный процесс церкви Михайловского (Инженерного) замка для экспонирования икон из собрания ГРМ, которым могли бы поклоняться верующие, отделив вход в нее от основного».
Кстати, после этого к Михайловскому замку стали примериваться и с еще одной затеей: сооружение атриума над внутренним двором. Такой эскизный проект был выполнен тандемом архитектурных бюро «Литейная часть – 91» и «32 декабря», не единожды привлекавшимся к разработке объектов для структур братьев Зингаревичей. В 2015 году эти предложения «зарубили» на научно-методическом совете при Минкульте, сочтя опасными для федерального памятника и бессмысленными для нужд музея. Говоря о том, кто сегодня может стоять за попытками «выноса икон» из ГРМ, некоторые источники указывают на Дмитрия Медведева и его набожную супругу (связанных с братьями Зингаревичами годами долгой дружбы и бизнеса).
Сергей Шмаков (слева) и «волшебник в голубом вертолете»
Примечательно, что и заседание упомянутой выше комиссии, и заседание реставрационной комиссии по подготовке передачи Торопецкой иконы во временное пользование приходу подмосковного храма (оба должны были обосновать такую возможность и, соответственно, предшествовать окончательному решению) проводились 30 ноября. Тогда как сам Договор № 36/09 о передаче заключен четырьмя днями раньше – 26.11.2009.
И это не единственные вольности с документами.
Так, 31 августа 2010 г. Сергей Шмаков обращается к директору Русского музея Владимиру Гусеву с просьбой «продлить время экспонирования святыни на два года». Поскольку-де «поток паломников увеличивается с каждым днем» и попутно «ведется запись документально зафиксированных случаев исцелений верующих, обратившихся с молитвой к Матери Божией перед этим намоленным образом». Владимир Гусев отсылает соответствующее обращение от ГРМ в Минкульт 31 октября о том, что «22 сентября 2010 года истекает срок договора».
Параллельно идет переписка с департаментом культурного наследия Минкульта. Отвечая на «обращение ГРМ по вопросу содействия возвращению иконы «Богоматерь Торопецкая», директор департамента Р. Х. Колоев 28.01.2011 предписывает Владимиру Гусеву «принять меры по возврату иконы в музей в установленном порядке. Акт возврата представить в Министерство культуры России».
Распоряжение остается не исполненным – никакого возвращения экспоната в ГРМ не происходит.
А 4 октября Минкульт издает распоряжение об изъятии Торопецкой иконы из коллекции музея «с учетом согласия ГРМ» и включает ее в инвентарь Всероссийского художественного научно-реставрационного центра им. Грабаря. Но и туда икона не поступает, а остается в храме шмаковского коттеджного поселка.
Хоть святых выноси?
По договору прихода с ГРМ его сотрудники ежемесячно наведывались в храм с инспекцией, снимали показания приборов, фиксирующих соблюдение температурно-влажностного режима. Кроме того, благодаря установленной на месте веб-камере, сотрудники музея могли в режиме онлайн вести постоянное наблюдение. Что прописано в новом договоре с центром Грабаря, неизвестно. По словам музейщиков, «грабари» возможности онлайн-наблюдения не имеют, а в Княжье Озеро выезжают примерно раз в полгода. И о том, насколько изменилось состояние иконы за прошедшее время, «ничего хорошего сказать не могут».
Между тем даже при наличии онлайн-трансляции случались странные вещи. Так, зимой 2010 года она оказалась отключена с 21 по 26 февраля – якобы по причине поломки оборудования. Примечательно, что неприятность пришлась на «длинные выходные» вокруг 23 февраля – четыре нерабочих дня, в которые сотрудники ГРМ наблюдения не вели. А сразу после поступили тревожные сообщения о том, что в эти дни производились открытия кассеты с Торопецкой иконой, при которых к ней прикладывались иконки бумажные. Кроме того, вопреки запрету отдела климатологии музея, в кассете неоднократно включали свет (зафиксировано показаниями датчиков).
После публикации снимков, запечатлевших крестный ход с Торопецкой иконой вокруг храма Александра Невского, там поспешили заверить, что выносился не подлинник, а «точный список». Но сотрудники музея говорят, что согласия на изготовление копий ГРМ (пока икона числилась в его ведении) не давали, а реставраторы центра Грабаря не смогли пояснить, кем и при каких условиях списки могли быть изготовлены.
В апреле 2011 г. Владимир Гусев публично заявил о наличии оснований беспокоиться за сохранность иконы. А несколько месяцев спустя ведущий научный сотрудник отдела древнерусского искусства Ирина Шалина раскрыла некоторые детали причин для беспокойства: на Торопецкой иконе зафиксированы так называемые грядки (состояние сохранности авторского слоя, при котором красочный слой поднимается и образует волны). 19 сотрудников ГРМ направили в Генпрокуратуру заявление, призывая принять меры для возвращения музейного предмета. Но прокуратура спустила заявление в Минкульт, а тот отделался отпиской.
Теперь, подбираясь к «Ангелу Златые Власы», Шмаков и компания вновь заводят речь о готовности снабдить бесценный экспонат специальной климатической кассетой. Однако это вовсе не панацея. Как поясняет Ирина Шалина, даже самые идеальные искусственные условия не дают гарантий: икона – живой организм, она должна дышать и не может надолго оставаться в таком «склепе».
Кроме того, у специалистов свежа в памяти чудовищная история с иконой Богоматери Боголюбской (ок. 1158 г.). Ее по личной просьбе главы епархии передали в 1993 г. из Владимиро-Суздальского музея-заповедника в Княгинин монастырь во Владимире с помещением в климатическую витрину. Впоследствии выяснилось, что из четырех кассет работали только две. Из-за чрезмерной влажности красочный слой покрылся грибком, икону со скандалом вернули на реставрацию в крайне тяжелом состоянии.
Ангел вострубил: систему надо менять
Пока Владимир Гусев, по своему обыкновению, «колеблется вместе с линией партии», более решительные сотрудники музея настояли на проведении расширенного научно-реставрационного совета – с участием специалистов не только ГРМ, но и экспертов ведущих музеев, научных и реставрационных центров страны.
Состояние сохранности «Ангела Златые Власы» было оценено как чрезвычайно хрупкое, остающееся стабильным лишь благодаря постоянному пребыванию в неизменяемых музейных условиях, под регулярным контролем специалистов, реставраторов, климатологов. Особо отмечалось, что после редких случаев, когда икона экспонировалась вне родных стен (в частности, 1997 г. – в США, 2004 г. – в Италии), «состояние сохранности изменилось в худшую сторону», для его стабилизации потребовалось значительное время.
Совет единодушно признал необходимость обеспечить неприкосновенность уникального произведения, являющегося редчайшим примером живописи домонгольской Руси. Его перемещение в немузейный контекст оценено как «умаление памятника», к тому же чреватое необратимыми последствиями. Для сохранения стабильного состояния памятника совет предписал «категорически исключить возможность его перемещения за пределы постоянного местонахождения». По оценкам специалистов, возможности существующих моделей климатических витрин «не могут гарантировать полную стабильность условий длительного хранения, поскольку все их параметры и технические характеристики рассчитаны на непродолжительный период», а музейный опыт длительного пребывания древних памятников в таких витринах «либо отсутствует, либо внушает опасения». Экспериментировать же на столь уникальных образцах – преступно. Было отмечено, что данная икона «является лишь составным элементом не сохранившегося деисусного комплекса, не имеет статуса почитаемого или моленного образа», что исключает какую-либо возможность ее богослужебного использования. Совет в своем решении особо подчеркнул, что задача государства и музея – сохранить и передать потомкам лучшие образцы культурного наследия, любое влияние частной инициативы на внутреннюю жизнь государственных музеев должно быть исключено.
Решение совета направят в Минкульт на этой неделе. Считается, что на него должно опираться федеральное ведомство, вынося вердикт о возможности перемещения музейных экспонатов. Но де-юре такая норма никак не зафиксирована. Пока исход дела чаще зависит от вовлеченных в процесс принятия решений персоналий, а не мнения экспертов или реакции общества, – констатирует завотделом живописи XVIII – начала XIX вв. ГРМ Григорий Голдовский.
Чтобы изменить ситуацию, необходимо коренным образом пересмотреть отношение к роли музеев и культуры в целом. Об этом, в частности, шла речь на ноябрьском собрании Союза музеев России, постановившем обратиться к президенту РФ и председателю Госдумы с просьбой инициировать ряд законодательных инициатив, в первую очередь в части восстановления гарантий целостности Музейного фонда, ограничив возможности изъятия музейных предметов только случаями неустранимой угрозы их сохранности.