Культ зрелой личности, или Геронтократия сталинского кино
Кино сталинской эпохи – это не только несгибаемые характеры, но и немыслимая в современной киноиндустрии особенность: среди главных героев почти нет юных лиц. Комсомолок играют актрисы за тридцать, молодых рабочих – и вовсе до 40.
Разумеется, бывали исключения. Валентина Серова и Людмила Целиковская сыграли свои звездные роли довольно молодыми. Но в целом молодежи доставался второй план. В «Цирке», «Волге-Волге» и «Весне» Любови Орловой, соответственно, 34, 36 и 45 лет. В начале «Большой жизни» лирической героине Вере Шершневой – 33. Зое Федоровой и Сергею Лемешеву в комедии «Музыкальная история» – 33 и 38 лет. «Члену правительства» и молодой маме пухлых младенцев Вере Марецкой – 33. Трем влюбленным холостым (!) летчикам из «Небесного тихохода» Николаю Крючкову, Василию Нещипленко и Василию Меркурьеву, соответственно, 35, 38 и 41.
кадр из фильма «Весна»
Идущей нарасхват «Богатой невесте» Ивана Пырьева в исполнении Марины Ладыниной – 29 лет (в этом возрасте незамужняя девушка на селе считалась старой девой). В 31 год та же Ладынина играет лирическую молодую колхозницу в «Трактористах», а в 33 – главную роль в «Свинарке и пастухе». Янина Жеймо в 38 лет стала 16-летней Золушкой, а ее принцу (Алексей Консовский) было 35. В запрещенном за слишком смелый сюжет «Законе жизни» студента-медика играет 31-летний Даниил Сагал, а двуличного комсомольского вожака – 39-летний Александр Лукьянов. Даже относительно молодые актеры в сталинские времена стремились выглядеть солиднее; среди них явно шел отбор на более взрослый тип лица – вспомним главные мужские роли в «Василисе Прекрасной», «Моей любви», «Сердцах четырех», «Большой жизни» и др. (Для сравнения: Джуди Гарланд было 16, когда она сыграла Дороти в «Волшебнике страны Оз», а Вивьен Ли – 24, когда она стала Скарлетт О’Харой.)
Неужели при Сталине не было молодых актеров? Были, но 20-летним в основном доставались роли подростков-школьников. «Склонность к завышению» наблюдалась во всех возрастных уровнях.
Проще всего подобную геронтократию объяснить кумовством при узком круге людей, принимавших художественные решения. Когда все фильмы снимала единственная кинокомпания – государство, кандидатов на роли утверждал десяток чиновников, а иногда и лично товарищ Сталин, который снисходил до вмешательства и в легкие жанры. Высокопоставленные чиновники, как правило, были старше 45 лет, а дамы, которым они делали протекцию – жены, любовницы и жены-любовницы друзей, – соответственно, были не младше тридцати. Сталину, когда он достиг вершины власти, было за 50. Очевидно, что киногерои, достойные подражания, могли быть только его ровесниками. Не страшно, если полнеющий актер с заметными залысинами изображает молодого игривого старшину.
Но результаты такого кастинга устраивали и публику – любовные сцены с участием зрелых матрон принимались на ура. Их фотографии клеили на стены. Девушки подражали в одежде и прическах возрастным актрисам. Парни-студенты стремились поскорее надеть костюмы и шляпы, как кинозвезды.
Но мода была лишь следствием, а причиной – свойственный тоталитарным обществам «культ зрелости». В жесткой иерархичной структуре высокий социальный статус напрямую связан с возрастом. Солидные дамы и мужчины становятся для них эстетическим образцом, зрелость кажется «красивей» юности. Молодежь в те годы имела несравнимо меньший социальный вес, чем сейчас, и знаменитое «дорогу молодым» означало лишь, что им предоставлялось право работать, учиться у старших и когда-нибудь стать зрелыми.
«Небесный тихоход». Кадр из фильма
Престиж такой эстетики распространялся и на женщин. Возможно, речь шла просто об интуитивном желании женской аудитории соответствовать вкусам геронтов. Модный тогда макияж, шляпки, утяжеляющие фигуру пиджачные женские костюмы – все они невероятно старили девушек, но те стремились одеваться именно так. «Молодежной моды» не существовало ни как понятия, ни как явления. Она родилась вместе с появлением культа молодости, который и в СССР, и на Западе совпал с демократическими преобразованиями 60-х. Сейчас этот культ достиг апогея, что проявляется среди прочего в том, что люди даже старше пятидесяти стремятся подражать в одежде молодым. И ровно так же, как в 40–50-е годы предписывалось «слушаться старших», сейчас от нас требуют уважать права детей чуть ли не с младенчества.
Геронт-эстетика, на первый взгляд, противоречит как биологическим инстинктам человека, так и социальной целесообразности. Невыход замуж до 26–27 лет (а в сельской местности – гораздо раньше) осознавался девушкой и ее окружением как потеря всякого шанса «пристроиться». Но выходя или пытаясь выйти замуж в 20 лет, девушки с готовностью рыдали над страстями 35-летних комсомолок и влюбленных в них 38-летних студентов. И не видели в этом никакой фальши! Смысл условности в том, что зритель приучается видеть в возрастном актере одновременно и юность, и зрелость. Подобно тому, как в традиционном японском театре зрители смотрели на актера-мужчину, а видели хорошенькую женщину, зрелость сталинских кинозвезд становилась украшением воображаемой юности. Эта двойственность роднит их с мифологическими богинями, которые были древними, как мир, но при этом вечно юными. Чему же еще, как не пропитанному мифологией тоталитарному искусству, унаследовать эту особенность древнего жанра.