Прокуроры не дают клятву Гиппократа
Петербургский парламент предложил наделить полицию правом проникать в жилье предполагаемых сумасшедших.
Внести поправки в статью 29 федерального закона «О психиатрии», где речь идет об основаниях для недобровольной госпитализации, предложил петербургский парламент. По действующей норме поместить пациента в психбольницу вопреки его желанию можно, если он представляет «опасность для себя или окружающих». Депутаты считают, что думать надо о государстве. Они хотят так: опасность «для охраняемых законом интересов личности, общества и государства». Как новая норма может повлиять на психическое здоровье страны — объясняет руководитель отделения биопсихосоциальной реабилитации психически больных НМИЦ психиатрии и неврологии им. В.М. Бехтерева, профессор Александр Коцюбинский.
— Александр Петрович, как же до сих пор психиатрия существовала с такой формулировкой? Или она врачей и раньше не устраивала?
— Устраивала, хотя она и несовершенна. Бывают случаи, когда человек, с точки зрения психиатра, болен и требует лечения, но он неопасен ни для себя, ни для окружающих. Родственники терпимо относятся к проявлениям его болезни и в госпитализации он не нуждается. Хотя может доставлять некоторые неудобства близким, соседям и знакомым. И здесь есть, конечно, над чем подумать законодателям. Например — принять закон о недопущении причинения беспокойства и вторжения в частную жизнь. Речь, разумеется, не о недобровольной госпитализации, а об иных, чисто административных мерах воздействия на того, кто мешает другим людям спокойно жить.
— Но в статье закона, которую хотят поправить, речь идет именно о недобровольной госпитализации, когда пациент сопротивляется.
— Законы о психиатрии должны формулироваться психиатрами. А не людьми, которые плохо представляют специфику этой профессии и само понимание психического расстройства как такового. Люди с пещерными, архаическими представлениями о психиатрии вообще и о психически больных мыслят, судят, считают для себя возможным вносить изменения в сложнейший вопрос: об организации психиатрической помощи, о заботе о психически больных с одной стороны, и об обществе — с другой. Речь идет о вопросах правовых, медицинских и гуманистических. А они пытаются простыми ходами разрешать трудные задачи, с которыми специалисты работают много лет.
— Так вот они и говорят: слово «окружающие» надо бы уточнить.
— Это не уточнение, а, наоборот, размывание формулировки. Когда речь идет о конкретных людях — о самом больном или тех, кто непосредственно с ним контактирует, «окружающих», здесь все четко и ясно: права этих субъектов вполне определенны. Но что такое «государство» и «общество»? Какие у них «интересы»? Разве они где-то юридически закреплены? Это чисто политические категории. Кто будет определять нарушение интересов общества и государства? Полиция?
— Например?
— То есть полиция будет решать вопрос о необходимости госпитализации в психиатрическую больницу? Это нонсенс! Медицинский вопрос не может решаться иными инстанциями, кроме врачебных. А врач не имеет права принимать решения, игнорируя больного и исходя из расплывчато понимаемого «интересов государства и общества». Врач должен прежде всего исходить из интересов больного и тех, кто с ним непосредственно контактирует.
Наше государство уже проходило историю карательной психиатрии. Когда психиатрия находилась под давлением спецслужб и часто фактически выполняла их распоряжения. В ту пору контроль со стороны общества над психиатрией не то что был слабым, а просто отсутствовал. Это привело к тому, что советская психиатрия была исключена из Всемирной организации здравоохранения. Что, мы снова туда вернемся?
Предложенное реформирование правового статуса психически больных на практике обязательно приведет к колоссальному числу нарушений прав человека.
Я уже не говорю о том, что у нас и так масса людей к психиатрам относится с осторожностью. Стигматизация и самостигматизация — как психически больных, так и психиатров — существуют во всех обществах, а в нашем — в очень большой степени. Если поправка будет принята, это еще больше отдалит человека от возможности обратиться за психиатрической помощью. Потому что любой контакт с психиатром для людей станет чем-то заведомо опасным.
— Предположим, закон примут. И предположим, полиция начнет всех, кого сочтет нужным, возить в психбольницы...
— Дальше психиатр будет смотреть, соответствует ли пациент норме о недобровольной госпитализации.
— Вот я как раз об этом: врач поймет, что к нему попал человек, который не нуждается в лечении, и просто отправит его домой. Разве не так?
— А если в статье закона будет норма об интересах государства? Интересы государства у нас представляют в такой ситуации, например, полиция или прокуратура. И вот они заявляют: этот человек опасен для государства. То есть с точки зрения не психиатрических, не медицинских, а политических причин он должен находиться в стационаре столько, сколько сочтет нужным прокурор или полицейский. И это де-факто будет означать, что государство принуждает психиатров к нарушению клятвы Гиппократа.
Среди людей, даже нуждающихся в психиатрической помощи, очень невелика доля тех, кого в простонародье называют сумасшедшими. Большая часть — это трудоспособные, работающие люди с разного рода психиатрическими — не психотическими! — проблемами. И вот представьте: полиция требует, чтобы такого человека врач принудительно упек в больницу. А если психиатр откажется, то где гарантия, что следом его не обвинят в «пособничестве экстремизму», не арестуют, не начнут шантажировать и угрожать? Вы понимаете, что на самом деле тянет за собой эта законодательная инициатива?
— Понимаю, но меня больше пугает то, что вы сказали о стигматизации психиатрии и психической болезни. Люди, которым помощь нужна, станут еще сильнее бояться врачей. И человек, например, с тяжелой клинической депрессией пойдет не к психиатру, а к какому-нибудь доморощенному «психоаналитику», и в итоге погибнет.
— Да, в этом тоже колоссальная опасность. Стигматизация психических заболеваний еще больше осложняет первый контакт человека, который действительно нуждается в помощи, с психиатром. Психиатры, которых власть превращает в «пособников полиции», опять становятся жупелом в руках каких-то властных карательных структур. Это будет ужасно и для самих пациентов, и для психиатрии вообще. Это дегуманизирует и психиатрию, и социум в целом.
Александр Коцюбинский / Фото: facebook.com
— Однажды мне пришлось обратиться за комментарием по поводу депрессии к известному в Петербурге доктору. Чтобы он объяснил, что это болезнь, которую надо точно так же лечить, как все телесные. Он воскликнул: «Наконец-то кто-то это сказал!» Но почему же вы сами не объясняете это так, как другие врачи объясняют все о прививках?
— Врачи вообще довольно консервативные люди по своей природе. И это, может быть, правильно для нашей профессии. Психиатры тоже относятся не к самым революционным людям. Более того: когда в психиатрии возникают революционные настроения, это приводит к появлению «антипсихиатрии», так бы я сказал. Например, кто-то заявляет, что психиатрические больницы больше не нужны. Что нужно просто создать человеку возможность для самовыражения, и тогда, выражая себя, он будет освобождаться от психотических заболеваний.
— Неужели так говорили сами психиатры?
— Да, в разных странах такие идеи высказывали и делали попытки их воплощения в жизнь. Приводило это только к увеличению числа самоубийств и убийств. Это была катастрофа. «Революционно психиатрическую», а по сути — антипсихиатрическую эру Европа уже прошла. Но то, что в психиатрии революционность опасна, теперь не вызывает сомнений. Вот почему, повторю, психиатры достаточно консервативны. Но такой закон, о котором вы спросили, не вызывает у меня ничего, кроме «революционного возмущения».
— Может быть, чтобы люди не боялись идти к психиатрам, надо создать какую-то еще систему, помимо психдиспансеров и стационаров? А то по незнанию люди боятся, что их сразу поставят на какой-нибудь учет и немедленно объявят недееспособными.
— В этом направлении многое делалось начиная с 1990-х годов. И очень много сделано. Если сравнивать — это две разные психиатрии. Это две разные степени диктата, который осуществляется психиатрией по отношению к больным. Разные правила коммуникации между врачом и пациентом. И совершенно другие правила постановки или непостановки на учет. В этом произошло и происходит очень большое смягчение, хотя и очень медленно. Существуют центры психического здоровья, центры психопрофилактики. То есть учреждения, которые позволяют человеку без постановки на учет получить помощь — и психотерапевтическую, и психиатрическую. В Петербурге, во всяком случае, есть возможность сделать это без угрозы каких-то карательных мер. Почему вызывает изумление, что именно в нашем городе возникла идея фактического возрождения карательной психиатрии. Это возврат даже не ко вчерашнему, а к позавчерашнему дню.
— Мне странно слышать о карательной психиатрии от психиатра. По моим наблюдениям, ваши коллеги — врачи, которые больше других любят и жалеют больных.
— Так и есть. Психиатр действительно защищает интересы пациента. С другой стороны, в некоторых случаях приходится учитывать еще и общественные интересы других людей, тех самых окружающих, в содержании, в лечении, в коммуникациях с больным. У психиатров такое сложное положение. Но гуманистическая направленность психиатрии велика и в нашей стране.
Карательная психиатрия — это, конечно, оксюморон, он может стать реальностью лишь в рамках полицейской антиутопии, которой был, в частности, СССР.
— Советские психиатры, которых называют «карателями», во время войны шли в концлагеря со своими больными.
— Я могу вам привести и другой пример. Был такой генерал Петр Григоренко, может, знаете…
— Как раз пример карательной психиатрии 1960-х.
— Да, в его случае речь шла не о недобровольной госпитализации, а о принудительном лечении. Его помещали в психиатрические больницы практически бессрочно. Уже в начале 1990-х годов мне приходилось работать в комиссии по рассмотрению «дела Григоренко». Я читал и медицинские, и уголовные дела. Так вот: меня удивило, что ни в одной больнице, где проходил принудительное лечение Григоренко, психиатры не назначали ему психотропных средств.
— То есть психиатры понимали, что он здоров?
— Конечно! И это в те годы! Причем на принудительном лечении. Вот вам показатель того, что и советские психиатры в большинстве были прежде всего врачами, а не прислужниками власти.
— Тем не менее кто-то ведь писал заключения о том, что тот же Григоренко нуждается в принудительном лечении?
— Карательная психиатрия у нас, увы, существовала. Она была сконцентрирована прежде всего в институте Сербского в Москве. И связана с именем одиозного московского профессора Даниила Лунца.
— Если не ошибаюсь, профессор носил погоны полковника КГБ. Но другим экспертом в деле Григоренко был известный психиатр Андрей Снежневский.
— Лунц использовал для своих гэбэшных целей научное направление, которое в те годы разрабатывал Снежневский. В итоге с именем Снежневского оказалась связана «карательная психиатрия», хотя сам он «карательных» диагнозов не ставил. Но в целом, конечно, тогда были большие, мягко говоря, недоразумения с «карательной психиатрией». Вот почему сейчас нельзя ставить психиатров в ситуацию, когда они окажутся «встроенными» в обойму карательно-психиатрических законов. Надеюсь, мы говорим только о законопроекте. Нельзя допускать превращения этого в закон.