Ума – лопата
Экспедиция Российского военно-исторического общества завершила раскопки в карельском урочище Сандармох, но обещала вернуться. Копатели планируют рыться в здешних могилах ежегодно.
Объяснение их упорства неожиданно обнаружилось в этом году: память о жертвах сталинских репрессий «активно используется рядом стран в деструктивных информационно-пропагандистских акциях в сфере исторического сознания», а «спекуляции вокруг событий в урочище… наносят ущерб международному имиджу России» и консолидируют «антиправительственные силы». Как уже рассказывала «Новая», такое письмо нечаянно засветил в своей папке начальник экспедиции и сотрудник РВИО Сергей Баринов, когда согласился показать журналистам разрешительные документы. Поэтому теперь военные историки буду перекапывать Сандармох, пока наконец не докажут, что захоронены там не жертвы сталинского террора, а красноармейцы. И что палачами были не сотрудники НКВД, а финские оккупанты.
Напомним, что в прошлом году копатели за три дня извлекли из земли пять тел, пули и гильзы. И потом дважды созывали пресс-конференции, чтоб объявить: на скелетах найдены остатки военных шинелей, какие носили советские военнопленные, а пули и гильзы относятся к оружию, которым пользовались финны. Но эксперты признаков шинелей не нашли, а боеприпасы скорее можно было связать с НКВД, чем с финской армией.
Нынешние раскопки продолжались 9 дней — с утра и до сумерек. Копатели рыли ямы в самом центре мемориала. Достали из земли 16 тел. На ногах у убитых угадывались ботинки с остатками резины, очень похожими на самодельные галоши. Копатели удовлетворенно кивали: «Точно не лагерники». И объясняли, что заключенные советских лагерей никак не могли иметь самодельных галош из чего-то похожего на автомобильные покрышки. Обнаружив рядом журналистов, торопливо добавляли: «Предположительно». И продолжали радоваться находкам.
Фото: Ирина Тумакова
Беда в том, что копатели хоть и пытаются заменить советские репрессии финскими, но вопросом владеют слабо. Как и год назад, эти историки демонстрируют скверное знание истории. Поэтому отвлечемся от раскопок. Александр Солженицын, «Один день Ивана Денисовича»: «Разных порядков с обувью нагляделся Шухов за восемь лет сидки: бывало, и вовсе без валенок зиму перехаживали, бывало, и ботинок тех не видали, только лапти да ЧТЗ (из резины обутка, след автомобильный)». Самодельную обувь под названием ЧТЗ (Челябинский тракторный завод) описывает Элинор Липпер, которая провела в сталинских лагерях 11 лет: «Они были сделаны из слегка подбитой войлоком и простеганной мешковины. Высокие и широкие голенища доходили до колен, а внизу носы и пятки обшивались клеенкой или дерматином. Подошва — три куска старой автомобильной шины». Ну это так, ликбез для историков из РВИО.
В отвалах из ям, где были найдены тела, с помощью металлоискателей нашли пули и гильзы. На некоторых гильзах ясно читалась маркировка: 45 аср rem. «Американские! — торжественно объявил Баринов. — Remington». Посмотрел на меня и старательно проговорил: «Предположительно».
Фото: Ирина Тумакова
И снова уйдем в сторону. Так маркировались патроны, под которые было сделано несколько разновидностей оружия. Самой популярной разновидностью были длинноствольные пистолеты действительно американских заводов «Кольт» и «Ремингтон», выпускавшиеся в начале XX века. Журнал «Оружие и охота» (апрель 2008 г.) писал о закупках такого оружия российской армией во время Первой мировой войны. Американские источники сообщают о поставках 12 977 пистолетов «Кольт» М1911 в СССР во время Второй мировой войны по ленд-лизу. Трофейные «кольты» были и у немцев. Вполне могли быть и у финнов. В карельских лесах из чего только не стреляли, а рядом с нынешним Сандармохом и вовсе проходила линия фронта.
Очень настойчиво у поисковиков завыл металлоискатель прямо у самой дорожки посреди урочища. Подняли дерн — и на глубине меньше полуметра нашли целый клад: ржавые металлические кружки, грубые чашки, сделанные на гончарном круге, осколки и целые банки с маркировкой и другую утварь. Очки с бифокальными линзами, принадлежавшие наверняка человеку немолодому. Пуговицу с гербом Великого Княжества Финского: двуглавым орлом Российской империи, а на брюхе у него — лев. Такие пуговицы носили госслужащие в Финляндии до 1918 года. Советские монеты 1930-х годов. Металлические пряжки, железки, похожие на ручки саквояжей и уголки чемоданов. Все это, повторю, лежало совсем неглубоко, будто когда-то выброшенная куча мусора поросла дерном. Особенно обрадовали копателей две находки: сильно проржавевшие куски железа, в которых угадывались безопасная бритва и складной ножик. «Точно не лагерники, — снова радовались копатели. — Откуда у лагерников ножи и бритвы?» Еще один нож, поразительно хорошо сохранившийся и раскрытый, вдруг возник среди находок, когда яму уже рекультивировали. Я спросила у Баринова, откуда он взялся. Он уверял, что как раз из раскопа.
Слева – открытый нож, вдруг появившийся после рекультивации ямы. Фото: Ирина Тумакова
Поскольку пленным красноармейцам тоже вряд ли разрешали держать при себе ножи, у поисковиков на ходу возникла новая версия: да, вещи принадлежали гражданским, но расстреливали все равно финны. Это они брали мирных жителей прямо из дому с вещами и везли убивать.
И опять мне придется оторваться от раскопок. В книге «Паутина Большого террора» Энн Аппельбаум есть воспоминание заключенного, которого отправляли с этапом с Соловков. Это был один из тех этапов, которые везли на расстрелы по приказу Ежова от 30 июля 1937 года. «В конце октября неожиданно выгнали всех обитателей открытых камер кремля (Имеется в виду Соловецкий кремль. — И. Т.) на генеральную поверку. На поверке зачитали огромный список — несколько сотен фамилий — отправляемых в этап. Срок подготовки — два часа. Сбор на этой же площади. Началась ужасная суета. Одни бежали укладывать вещи, другие — прощаться со знакомыми… Из изоляторов вывели колонны заключенных с чемоданами и рюкзаками…» И дальше: «Есть сведения, что некоторые взяли с собой ножи и перед расстрелом в урочище Сандормох в северной Карелии».
Недавно «Новая» писала историю Елизаветы Делибаш. В 1937 году ее мама, Нина Делибаш, приехала к мужу в лагерь и устроилась там вольнонаемной. У нее была комната в бараке, вольнонаемным не запрещалось иметь, например, ножи. Нину Делибаш расстреляли вместе с тем самым соловецким этапом, о котором пишет Аппельбаум.
Впрочем, и копатели из РВИО, видимо, осознали бесперспективность этих находок в плане поиска красноармейцев. А другая история им неинтересна. Все 427 предметов покидали в мешки и принесли в Медвежьегорский краеведческий музей. Там ценными экспонатами признали 38 штук, остальное вернули копателям. Куда они дальше денут откопанные в Сандармохе ржавые железки — неизвестно.
Утварь. Фото: Ирина Тумакова
Загадкой осталась и судьба останков, поднятых в Сандармохе год назад. Экспертизы не подтвердили версию о красноармейцах, и теперь эти скелеты лежат в хранилище медвежьегорского следствия как уже никому не нужный вещдок. Хотя, наверное, какие-то планы на их счет поначалу у РВИО были.
Похоронить красноармейцев
Как уже рассказывала «Новая», перед началом экспедиции РВИО направило в следственный отдел СК по Медвежьегорскому району запрос о выдаче останков пяти человек, найденных в Сандармохе в августе 2018 года. Начальник отдела капитан юстиции Анатолий Анисимов ответил, что все экспертизы завершены, никаких следственных действий больше не предполагается, он готов останки выдать для захоронения. И весь вопрос был в том, как будет обставлена процедура: хватит ли у РВИО наглости все-таки объявить убитых красноармейцами, несмотря на отсутствие доказательств. Интрига тянулась до самого конца экспедиции.
В последний день раскопок в Сандармох приехал министр культуры Карелии Алексей Лесонен. Он же — глава местного отделения РВИО. Как раз его ведомство и составляло то самое письмо — о памяти жертв репрессий как спекуляции, портящей имидж России, и деструктивной пропагандистской акции. У нас с министром состоялся очень длинный, но увлекательный диалог.
— Когда планируется захоронение останков, найденных в прошлом году?
— Сейчас ничего не могу сказать конкретного по датам. Если бы у меня была информация, я бы вам сказал.
— Зачем тогда Военно-историческое общество посылало запрос на их выдачу?
— Не могу сказать точную дату.
— Назовите хотя бы отрезок времени.
— Не хочу ошибиться. Вопрос щепетильный. Любые с моей стороны комментарии, которые потом не подтвердятся, будут восприняты как некое там…
— От чего зависит дата? Следствие готово выдать останки. Экспедиция еще здесь, солдаты тоже — есть кому ямы выкопать.
— Я позицию РВИО доведу на пресс-конференции.
— Не получится ли, что их еще до пресс-конференции закопают тихонечко?
— Какие-то вопросы вы задаете… Никто их тихонечко хоронить не будет.
— А как кого вы их будете хоронить? Как красноармейцев, расстрелянных финнами, или как жертвы сталинских репрессий?
— Давайте все-таки на пресс-конференции, Следственный комитет даст все заключения…
Найденные очки. Фото: Ирина Тумакова
— Следственный комитет уже дал Военно-историческому обществу все заключения и нам это подтвердил.
— Спрашивайте в Военно-историческом обществе.
— Разве вы не имеете к нему отношения?
— Имею. Но давайте этот вопрос осветим на пресс-конференции.
— Что вам мешает осветить его сейчас? Как кого вы похороните этих людей? Как красноармейцев?
— У меня сейчас нет никаких сведений, в каком формате мы будем эти останки хоронить. У меня пока нет понимания.
— От каких факторов будет зависеть этот формат — когда, в каком качестве? Какие есть варианты, если тела найдены на месте захоронения жертв сталинских репрессий — и ничто не подтвердило, что это могли быть красноармейцы?
— Ну… Вы странные вопросы задаете… Естественно, не как красноармейцы, потому что подтверждения нет.
***
Воспользовавшись советом карельского министра, я обратилась в Военно-историческое общество, в его головное отделение в Москве. Пресс-секретарь общества Надежда Усманова пообещала «Новой», что если церемония захоронения состоится, то общественность известят о ней заранее. Но вообще-то, сказала она, захоронение останков вне компетенции РВИО, этим должны заниматься местные власти. Это они, оказывается, должны теперь забрать кости, поднятые копателями, и положить обратно в землю. Зачем тогда запрос посылало РВИО — непонятно.
Глава Медвежьегорского района Сергей Яляев очень удивился, узнав, что ему предстоит организовывать похороны в Сандармохе. Его об этом никто не предупредил. Обещал прояснить этот момент, но добавил, что вообще-то ему сейчас не до того: район готовится к празднику — 99-летию независимости Карелии от финнов.
Если ехать от Сандармоха к Медвежьегорску, старожилы покажут справа от шоссе лес, где в земле лежат сотни красноармейцев. Они погибли в боях за Карелию. Художник Владимир Попов был соратником Юрия Дмитриева, когда открывали мемориал жертвам репрессий, но это не мешает ему много лет биться и за то, чтоб солдат тоже нашли, установили, перезахоронили с почестями. Но эти солдаты Военно-историческому обществу, видимо, неинтересны. Военным историкам интереснее перекопать историю Сандармоха.
«Деструктивная пропагандистская акция»
Не устану цитировать эти слова из письма от ведомства министра Лесонена к РВИО, которыми названы дни памяти убитых в Сандармохе. Параллельно с экспедицией на территории мемориала разворачивалась акция, которую, видимо, копатели считают конструктивной. Это не только сами раскопки, но и пиар-сопровождение, организованное РВИО с учетом неудач прошлого года.
Напомню, что в Сандармох военные историки приехали тайно: в отличие от прошлого года, когда хоть и за сутки, но все-таки был анонс на сайте РВИО, теперь журналисты узнавали о начале раскопок постфактум. Только на второй день в Медвежьегорск успел приехать петербургский «Мемориал», потом «Новая».
Зато с первых взмахов лопат присутствовал телеканал «Россия24», его сотрудники высадились в Сандармохе вместе с копателями и регулярно сверяли действия с сотрудницей пресс-службы.
— Вчера подняли три тела — ботинки на них точно армейские, — уверенно сообщил мне сотрудник телеканала при знакомстве.
Он представился: Станислав Бернвальд. Я вспомнила: вроде именно так звали корреспондента, рассказавшего миру о том, как его побили русофобы в Тбилиси во время недавних событий. Расспросить о русофобах я не успела, потому что подошла коллега из «Мемориала». Бернвальд дал знак оператору и стал нарочито громко, косясь на камеру, кричать девушке: зачем же она врет, будто РВИО всем рассказывает об армейских ботинках, ни о каких ботинках речи не было.
— Разве вы сами не говорили мне о тех же ботинках? — удивилась я.
Чтобы на месте оставались только «правильные» журналисты, копатели вызвали мне полицию. Баринову пришлось придумать, что в карельском лесу шпионит американская гражданка — и потом объясняться с участковым, отчего это у гражданки паспорт российский. Девушкам из «Мемориала» вызывали полицию уже без фантазий — просто под предлогом «мешают». К счастью, полицейские в Медвежьегорске оказались на удивление адекватные, удалить нас с раскопок просто отказались. После очередного вызова девушки из «Мемориала» подписывали объяснения и спросили у участкового, что добавить в конце. «Добавьте, что они бараны», — зло процедил полицейский, которому надоело мотаться по дурацким вызовам.
С третьего дня копатели работали уже очень близко к дорожке, по которой в Сандармох приходят посетители. Местные жители вставали поодаль и тихо судачили о том, что «как же без батюшки-то», «зачем могилы оскверняют» и «чего удумали». Люди в Медвежьегорске очень разные, но раскопки не нравятся всем, с кем я говорила. В соседнем поселке Повенец есть музей Беломорканала, его заведующая ухитрилась превратить экспозицию в прославление Сталина. Но даже она качала головой, осуждая раскопки. Туристы, которые ехали в Сандармох целенаправленно, и вовсе рты раскрывали, видя копателей.
Но Надежда приехала из Сочи просто к племяннице. Та притащила тетю в Сандармох, а тете все это было не очень интересно, она села рядом со мной на лавочку. Мы разговаривали о том, что вчера на закате над Онежским озером солнце было огромное и красное. Вдруг метрах в пяти выросли сотрудники телеканала.
Побитый русофобами Бернвальд закричал в камеру, что в Сандармох приехали либералы и настраивают местное население против раскопок, родину совсем не любят.
Потом приехали байкеры из Польши, у них на куртках были нашивки «Катынский рейд». Одну такую наклейку байкер подарил мне. Я стояла и по-английски рассказывала ему про Сандармох, когда краем глаза снова увидела телекамеру. «Теперь скажут, что точно американская шпионка», — подумала я.
Катынский рейд в Сандармохе. Фото: Ирина Тумакова
Какое-то время телеканал видно не было. Но вдруг я снова услышала громкий крик Бернвальда, обернулась — он семенил рядом с худенькой хмурой девушкой, нацелив на нее камеру смартфона. Девушка шла молча и пыталась от камеры заслониться.
— Я подошла к поисковикам и попросила рассказать, почему они выкопали вон ту яму, — рассказала мне позже девушка. — Вдруг подбежал этот человек и сказал, что он тут все знает, везде присутствовал и сейчас мне все объяснит. Я увидела у него нашивку «Россия 24» и спросила, с каких это пор телекорреспонденты уполномочены комментировать раскопки. Он замахал руками, позвал оператора и стал задавать какие-то вопросы. Тыкал мне микрофон прямо в лицо. Я сказала, что не хочу разговаривать, и потребовала меня не снимать. Тогда он достал телефон, начал на него снимать. Кричал, что я будто бы нецензурно выражалась…
Мне кажется, я вообще никак не выражалась, потому что просто обалдела. Но когда тебе в лицо тычут микрофоном, то можно и выразиться. Дальше он уже бежал рядом со мной, снимал телефоном и спрашивал, за сколько я продала Россию или сколько мне заплатили за Россию.
Это была Катя — дочка Юрия Дмитриева (открывшего, если кто не знает, Сандармох). Но откуда это было знать сотруднику телеканала, называвшему себя журналистом и решившему провести свою работу с местным населением. На днях государственное телевидение покажет «правильный и конструктивный» сюжет о раскопках в Сандармохе.
А под конец раскопок в Сандармох пожаловали особо ценные гости. Профессор Петрозаводского государственного университета, доктор исторических наук Сергей Веригин, автор версии о пленных красноармейцах, приехал вместе с карельским журналистом Армасом Машиным. Вдвоем они написали книгу: в первой части ученый излагает свою гипотезу, во второй журналист, как рассказал «Новой» сам Машин, анализирует критические публикации о ней. Как именно анализирует — пока не узнать, потому что книгу они выпустили на финском языке. Говорят, финны уж очень просили. Потом выяснилось, что в России ее тоже очень ждут, поэтому в сентябре их труд можно будет прочесть на русском.
Один из финнов, просивших, видимо, о такой книге, приехал в Сандармох вместе с авторами. Это известный правозащитник Йохан Бекман. Тот самый, который рассказывал миру о высоком уровне преступности в Финляндии — выше, чем в России, о том, как в годы войны финны хотели уничтожить Ленинград, обличал ювенальную юстицию на Западе и гостил в Крыму на референдуме, чтобы потом объявить, какой безупречной была процедура плебисцита. Теперь этот честный человек расскажет о Сандармохе.
***
РВИО так сильно старалось засекретить свои раскопки, что вышел неприятный казус. В прошлой статье я написала об археологе Надежде Лобановой, которая будто бы помогла копателям, подписав одобрительное заключение по поводу их планов, потому что имеет открытый лист (разрешение на раскопки) в Медвежьегорском районе. Ближе к концу раскопок Лобанова приехала в Сандармох во второй раз. Пресс-секретарь экспедиции и тут пыталась встревать, чтобы помешать нам поговорить, но ее, к счастью, никто не слушал.
Выяснилось, что заявку на пресловутый открытый лист Надежда Лобанова подает ежегодно — и на раскопки не только в Медвежьегорске, а еще в четырех районах. В этом году она подала ее еще в марте, и ни к РВИО, ни к его экспедиции это не имело отношения, а сводилось только к научным интересам самой Лобановой.
В августе она была в отпуске, но не отрывалась от своей научной работы. Когда зазвонил мобильник, она увидела незнакомый номер и сбросила звонок. Позже все-таки ответила. И узнала, что звонит ей министр культуры Карелии, просит срочно подъехать в Сандармох.
На раскопках Надежда Лобанова была в первый день уже в девять утра. Копатели без нее не начинали. Она провела свое обследование, по результатам которого писала заключение, вовсе не для того, чтоб поисковики перерыли мемориал. Предмет ее исследований — стоянки древнего человека, артефакты тысячелетней давности. И все, о чем она заботилась, — чтобы копатели не повредили ее драгоценный неолит. Она проверила, на каких участках они копать могут, и указала, на какие не должны соваться. Она тоже переживает по поводу попыток переписать историю Сандармоха. Слова о красноармейцах появились в ее заключении потому, что так ей сказали в РВИО. Поскольку ее научные интересы касаются другой эпохи, она поверила коллегам на слово. В целом же ее точка зрения такая: красноармейцы, убитые финнами, тоже заслуживают памяти, как и жертвы репрессий, но только надо доказать, что эксгумированы именно красноармейцы. И с этим трудно не согласиться.