«Все подписывал не читая»
Обвиняемые в организации теракта в петербургском метро заговорили о пытках, похищениях и угрозах, которыми были добыты их признания.
Дело о взрыве 3 апреля 2017 года в вагоне метро между станциями «Сенная площадь» и «Технологический институт» рассматривает выездная коллегия Московского окружного военного суда, работающая в Ленинградском окружном военном суде. Напомним, по версии следствия, взрывчатку привел в действие террорист-смертник Акбаржон Джалилов. Кроме него, погибли 15 человек, 103 человека получили ранения и психологические травмы. Потерпевшими по делу признаны 118 человек.
Два дня понадобилось ФСБ, чтобы установить возможных подельников смертника. К 6 апреля 2017-го в Петербурге было задержано восемь подозреваемых. Предполагаемого куратора теракта Аброра Азимова арестовали 17 апреля в Московской области. В июне 2017 года представитель ФСБ признал, что о существовании на территории Петербурга вербовочной сети запрещенных в России организаций «Исламское государство» (ИГИЛ) и «Джебхат ан-Нусра» они знали до взрыва. Аресты планировались, но до теракта не состоялись.
На неделе с 9 сентября суд начал допрос обвиняемых. Одним из первых допросили 22-летнего Дилмурода Муидинова — следствие считает, что именно он подбирал места для совершения терактов.
Инфографика: Серафим Романов / «Новая в Петербурге»
Муидинов говорит, что в квартиру на Товарищеском проспекте, которую обвинение считает основным убежищем террористов (там задержаны 6 из 11 подсудимых), заселился в конце февраля. И с этого времени метро не пользовался.
«От квартиры до моей работы идет прямой трамвайный маршрут, — рассказал он в суде. — Я ездил по карте «Подорожник», и мои маршруты легко проверить. Уезжал около 8.30, а возвращался около часа ночи. Иногда говорил с братом хозяина квартиры Ибрагимжоном (Эрматовым. — Ред.), но в основном просто мылся и спал».
По словам Муидинова, утром 6 апреля в квартиру ворвались люди в масках, выволокли всех, кто там был, в подъезд и уложили на пол. Через какое-то время повезли в Следственный комитет. Там его спрашивали, знал ли он Джалилова.
«Я говорил: покажите фотографию, может, и знаю, но ничего не показывали, — продолжал подсудимый. — Потом повели в другой кабинет, у дверей стоял Азамжон Махмудов (еще один подсудимый. — Ред.). Он был избит. Меня завели, положили на пол и стали избивать ногами. Потом повели к следователю. Там сидели адвокат и переводчик. Адвокат Галина Кострова, увидев следы побоев на мне, сказала что-то типа «так вам и надо».
Переводчика я вообще не понимал, у него был другой диалект.
Подписал все, что сказали, даже не читая. Лишь бы все это закончилось. Ни в каких организациях никогда не состоял, Джалилова никогда не видел и не общался с ним. Ни о какой взрывчатке понятия не имею».
Вопрос о наличии взрывного устройства в квартире на Товарищеском проспекте попытался прояснить младший из братьев Эрматовых, Ибрагимжон: с осени 2012 по лето 2016 года он работал в кафе «Суши Вок», где в 2015 году работал и Джалилов.
«У нас был чат в вотсапе, чтобы оперативно реагировать на обстановку в разных точках, — рассказал Эрматов-младший. — Где-то, например, какие-то продукты закончились, и нужно было срочно туда перебросить. Куда-то повара дополнительно вызвать. С Джалиловым общались только по работе. Да и проработал он недолго. В декабре 2015-го земляки сказали, что он в Сирию уехал».
Кроме того, Ибрагимжон сообщил, что в 2015 году пользовался номером телефона, зарегистрированным на старшего брата, который уехал в Киргизию. Когда Эрматов-старший вернулся в Россию, он вернул ему сим-карту.
«Брат никогда не общался с Джалиловым, — заявил Эрматов-младший. — В 2015 году он вообще в Киргизии был. По его номеру я говорил в основном по работе».
Ибрагимжон Эрматов. Фото: Давид Френкель / Медиазона
Ибрагимжон подробно рассказал, как происходило задержание на Товарищеском проспекте: «Около пяти утра 6 апреля дверь квартиры стали ломать. Я сутки не спал, только прилег. Вломились люди в масках, закричали: «Полиция! Всем лежать!» Один подошел к серванту и закричал: «Есть кнопка!» Что он там нашел, нам не показали. Потом кто-то из кухни крикнул: «Тут ничего, кроме тараканов!» Нас вывели на площадку и опять уложили на пол. Стали совать в рот ватные палочки и брать слюну. Потом в квартиру зашел Яковлев с сумкой и тоже сразу закричал: «Есть бомба!» Я уверен, что он сам ее принес в сумке и положил в кладовку».
В июле инженер-взрывотехник УФСБ Петербурга и области Алексей Яковлев рассказывал в суде, что в начале апреля 2017 года его срочно сорвали с дежурства и приказали ехать на Товарищеский проспект. Там он обнаружил самодельное взрывное устройство и принял решение обезвредить его на месте. Детали СВУ потом разложил на лестничной площадке. По словам взрывотехника, у него при себе был кейс с инструментами, никакой сумки не было.
Гособвинитель Надежда Тихонова зачитала показания, данные Эрматовым-младшим 7 апреля 2017 года, где он говорил, что сумку с бомбой мог принести в квартиру его брат, который часто там появлялся, но постоянно не жил.
– Когда меня допрашивали, я почти двое суток не спал, — объяснил Ибрагимжон Эрматов. — Мне переводчица сказала: вот здесь подписывай. Я и подписал. По-русски я плохо читаю, а тогда еще уставший был, так что подписал не читая.
На заседании Московского окружного военного суда. Фото: Елена Лукьянова / «Новая в Петербурге»
– Почему же вы на предварительном следствии не сказали о том, что бомбу в квартиру принес Яковлев? — поинтересовалась прокурор Тихонова.
– Я боялся, что мне отомстят сотрудники ФСБ, — ответил Эрматов.
– А зачем сотрудникам ФСБ нужно обвинять невиновных? — спросила прокурор.
– Чтобы сделать вид, что они работают, — пожал плечами подсудимый. — Джалилов год в Сирии в ИГИЛе воевал, а они его проморгали, когда он в Россию вернулся.
Старший брат, Мухаммадюсуп Эрматов, объяснил, что 3 апреля он сначала был в автомастерской, там узнал про теракт, получил сообщение от диспетчера, что такси будет работать бесплатно, и поехал развозить людей.
А рано утром 5 апреля он вышел на улицу из квартиры на Товарищеском и пошел к машине. На ходу выключил сигнализацию, но до автомобиля дойти не успел.
«На меня набросились двое человек, один ударил в лицо и сломал нос, — рассказал Мухаммадюсуп Эрматов. — Забрали оба телефона, ключи от машины, запихнули в микроавтобус. Один из них еще код от телефона спросил, я сказал, и он стал мои контакты смотреть. А потом меня заставили голову к коленям пригнуть и капюшоном накрыли».
Когда машина остановилась, продолжал Эрматов-старший, ему надели на голову мешок и куда-то повели. Потом поднимались по лестнице примерно на второй этаж. Его одежда была вся в крови, которая шла из носа, поэтому ее забрали, и опять куда-то повезли.
«Мы ехали очень долго, — вспоминает подсудимый. — Часов восемь или десять, точно сказать не могу. Где мы ехали, я не видел, у меня был мешок на голове. Потом меня вывели, и мы стали спускаться в какой-то подвал. Где он находится, я не знаю».
По словам Эрматова-старшего, его больше месяца продержали в камере размером примерно 3,9 на 1,9 метра. Там не было ни окон, ни даже кровати.
Нужду он справлял в ведро. Все это время руки и ноги у него были закованы в цепи, которые крепились к трубе. Он не мог нормально ни сесть, ни лечь. Спал в полусогнутом состоянии. Кормили его хлебом и водой. Иногда не появлялись несколько дней, и он просто голодал.
«Мой нормальный вес 62–63 кг, — рассказал подсудимый. — А когда меня уже в мае перевезли в Лефортово, я весил 52. На допросе меня приковывали к стулу, обвязывали ноги проводами и давали ток. Иногда провода присоединяли в пах. Когда я терял сознание, поливали водой и начинали сначала. Требовали, чтобы я признался, что знаю Джалилова и участвовал в теракте. У меня следы на ногах остались».
Акция у вестибюля станции «Садовая» памяти погибших в петербургском метро. Фото: Елена Лукьянова / «Новая в Петербурге»
В материалах дела значится совсем не та дата заключения под стражу, которую называет Эрматов-старший: не апрель, а 11 мая 2017 года, когда его будто бы задержали в Москве, в парке Дружбы, неподалеку от Речного вокзала, сотрудники столичного управления ФСБ. Его местонахождение, согласно документам, было установлено в результате оперативно-разыскных мероприятий, но суть этих мероприятий не разглашается. На первом же допросе, сказано в материалах дела, Мухаммадюсуп признался, что был знаком и общался с Джалиловым с 2015 года. А 1 апреля 2017-го тот принес ему в квартиру на Товарищеский проспект в синем пакете какой-то сверток, перемотанный скотчем. Узнав о взрыве в метро и увидев по телевизору фоторобот Джалилова, Эрматов, если верить записи в деле, понял, что в пакете была бомба, испугался и сбежал в Москву. Такие показания Надежда Тихонова зачитала в суде, подчеркнув, что давал их обвиняемый в присутствии адвоката и переводчика, собственноручно подписал, а потом частично подтвердил на допросе через неделю после задержания.
«Когда меня привезли к следователю ночью 11 мая, там была переводчик, — рассказал Эрматов-старший — Я попытался ей сказать по-узбекски, что меня похитили и пытают. Но тут кто-то из сотрудников ФСБ предложил мне пройти в туалет. Где сказал, что если я попытаюсь кому-то рассказать, что со мной было, то в тот же подвал привезут всех моих родственников. По голосу я узнал одного из тех, кто пытал меня в подвале током. Адвокат, который там был, его фамилия Лебедев, имени не знаю, ничего мне о моих правах не говорил. Просто показывал, где мне ставить подписи. Я боялся за близких, а потому все и подписывал не читая. После того как у меня появился другой адвокат, он мне посоветовал «уйти на 51-ю» (51-я статья Конституции РФ позволяет не свидетельствовать против себя и своих родственников. — Ред.).
Он же советовал мне пока не говорить о пытках, иначе, мол, из Лефортово я легко могу вернуться обратно в тот же подвал.
О том, что со мной случилось, я рассказал только в феврале этого года, перед самым этапом в Петербург».
Заявления Эрматова-старшего о похищении и пытках, по словам прокурора Тихоновой, проверялись. Она зачитала материалы проверки, согласно которым никаких подтверждений слов подсудимого не обнаружено. Не найдены и признаки физического насилия со стороны правоохранительных органов. В частности, не было никакого перелома носа. А заявление Эрматова-младшего в полицию об исчезновении брата не более чем ложь, которая должна отвести подозрения от них обоих.
«Как я мог сказать, что знаю Джалилова с 2015 года? — возмущался Эрматов-старший. — Я в тот год жил в Киргизии, это легко проверить. В Москве я был всего два раза, когда пересаживался с поезда на поезд. Часа полтора оба раза. Даже не знаю, где этот парк Дружбы находится. Я несколько раз просил следователя допросить меня с помощью полиграфа, но мне отказывали».
Ни Эрматов-старший, ни его брат не смогли объяснить, как их потожировые следы могли оказаться на внутренней стороне скотча, использованного при изготовлении взрывчатки, и откуда в квартире взялись саморезы, идентичные найденным во взорванном вагоне. Версия подсудимых сводилась к фальсификации улик со стороны ФСБ, чтобы отчитаться о поимке террористов.