Бездомная одиссея
«Москва для москвичей», — заявила сотрудница столичного приюта, когда я пыталась найти себе пристанище.
Об авторе
В сентябре прошлого года «Новая в Петербурге» опубликовала рассказ Марии Власовой о том, с каким оптимизмом она справляется с тяжелой болезнью и как смеясь строит планы до 80 лет. После этого в социальных сетях ей написали десятки людей со словами поддержки. С тех пор Мария стала нашим постоянным автором. Она пишет о простых людях, с которыми ее сталкивает судьба — в больницах, тюрьмах и просто на улице.
В этом году петербургский приют «Ночлежка», где я живу, должен открыть отделение в Москве. В социальных сетях, да и в реальной жизни который месяц идут баталии между его сторонниками и противниками. Противники, в основном москвичи, категорически не приемлют эту инициативу, утверждая, что от бездомных только грязь, болезни и преступность. Я, как обитатель приюта, лезла во все дискуссии в фейсбуке и доказывала, что в «Ночлежке» не пьют, ходят чистыми, потому что есть душ и стиральные машины, и неудобств для соседних домов от нас нет. Но московскому люду до фонаря моя писанина, они гнут свою линию. Обвинили даже в том, что «Ночлежка» мне приплачивает (!) за такие комментарии. А один мужчина спросил: что же вы, Мария, в Москве за помощью не обратились? Зачем было ехать в Питер?
Я легка на подъем. В Москве? Приюты? Хорошо, съездим проверим. Тем более подруга давно звала в гости в столицу и купила мне билеты.
Я нашла адреса, где, по словам москвичей, лучше всего живется бомжам. Чаще всего мне называли адрес Иловайская, 2: центр социальной адаптации для лиц без определенного места жительства.
Туда и поехала. Особо слезную историю решила не сочинять, а сказать так, как все и было на самом деле несколько месяцев назад: выписываюсь из туберкулезной больницы, лежала там полтора года, за это время потеряла квартиру, которую переписала на знакомую, так как думала, что помру, жить негде. Все то же самое я говорила, когда заселялась в «Ночлежку».
В Москве, прямо с вокзала стартанула на Иловайскую — дорога заняла около часа. Приют расположен около железнодорожной станции, на отшибе. Выйдя из автобуса, увидела женщину в спецовке «Социальный патруль. Департамент социальной защиты населения города Москвы». Она объяснила, что патруль ездит по вокзалам и, если кто из бездомных хочет, отвозят на эту самую Иловайскую. На мой вопрос, где тут приют, потому что кругом гаражи, заборы, рельсы и никаких указателей, она взялась проводить.
Мы разговорились. Я рассказала про потерю квартиры, про больницу, про то, что вот-вот выпишут и я ищу, где дальше жить. По дороге встретили унылых парней, которые шли с Иловайской: то ли их там не приняли, то ли еще что-то. Они спросили адрес какого-нибудь рабочего дома, и моя спутница позвонила в «Ной» (дом трудолюбия «Ной». — Ред.). Вроде они поехали пытать счастья туда.
Наконец мы подошли к серому металлическому ангару. Михайловна — так представилась провожатая — сказала, что бездомные в нем греются, а в сам приют попадают через дежурного. В помещении примерно на сто человек рядами стояли деревянные лавки.
Дежурного в палатке не оказалось, и мы с Михайловной стали ждать. Ждали около часа. Я замерзла, в тот день был ветер, и ужасно боялась простудиться. Можно было, конечно, зайти в ангар, но там была такая вонь, что я предпочла мерзнуть. Соцработник тем временем заполняла на меня какие-то бланки — прямо на улице, на весу. Мимо нас ходили те, кому не хватило места внутри.
По словам Михайловны, мест для ночлега в приюте около 200–300, но их все равно не хватает. Один этаж мужской, другой женский. Отбой в 23 часа. Люди спят на двухъярусных кроватях, Михайловна называет их шконки. Кто не успел занять место на шконке, спит прислонившись к стене. Подъем рано — все стараются встать в шесть утра. Потом всех выставляют на улицу, потому что днем делают обработку помещения. Вещи оставить негде. Никаких тебе прикроватных тумбочек или шкафчиков. Сумки многих людей в ожидании ночи стоят прямо на улице — сама видела.
Я спросила у Михайловны, есть ли место, где можно постирать. Оказалось, прачечных для бомжей в Москве нет.
Это ты, говорит, аккуратная, а другие вон грязные какие, и кивнула головой в сторону людей, что стояли рядом. Меня так и подмывало сказать, что я тоже из приюта приехала, и ничего, чистая.
Тут Михайловна показала на еще одну огромную палатку у другого конца забора и сказала, что скоро привезут еду и, возможно, я смогу поесть. Я поинтересовалась, часто ли бывает еда. Михайловна достала смартфон и стала смотреть расписание — когда какая церковь привозит еду. Оказалось, что больше всего привоз по воскресеньям — это армянская церковь такая щедрая.
Я невольно сравнивала с Питером. В «Ночлежке» тоже привозят еду. Например, на Масленицу люди пекли блины и нам приносили. Иногда привозят еду из ресторанов после банкетов. Но самое главное, что у нас есть плиты и каждый может сам себе приготовить и завтрак, и ужин. Я, например, люблю жарить яичницу и выкладывать фоточки в фейсбук.
Мы все ждали дежурного, и я продолжала пытать Михайловну вопросами. А как тут с насекомыми? «Есть», — почти с гордостью ответила она. А предварительной дезинфекции приходящих, как в «Ночлежке», нет. Я заикнулась про карточки на проезд в общественном транспорте, но собеседница меня даже не поняла: это ваши проблемы. Регистрацию? Нет, не делают. Обуви нет. Одежда бывает, но зачем им чистая одежда? Они ее наденут и сразу испачкают. И опять кивок на стайку бомжей.
Наконец пришел дежурный.
Со словами: «Вот трезвая девочка», — Михайловна попросила пустить нас внутрь.
Он открыл замок, и мы наконец попали на территорию. Пришли в кабинет, на котором было написано «администратор дневного пребывания».
И тут в мой адрес прилетело. «Как же вы хотите здесь остаться? Будем все равно вас отправлять в ваш регион. Москва — для москвичей». То, что у меня давно нет «моего» региона, а в родном городе нет ни регистрации, ни жилья, ни перспективы найти работу (Ковров, откуда я родом, — город продавцов и таксистов. Машину я водить не умею, продавцом не смогу. Приютов там тоже нет — только дом престарелых), администратора не впечатлило.
Потом в кабинет зашла дама из соседней комнаты и, услышав про мой диагноз и туберкулезную больницу, бросилась надевать маску со словами: «Мы из Солнечногорска (больница, где я лежала) без выписки не берем». А потом и вообще выбежала в коридор.
Администратор записала мои паспортные данные, сфотографировала и велела приходить с выпиской из больницы. Когда мы вышли из кабинета, Михайловна успокоила: «Не обращай внимания, это смена такая. Они сутки через трое работают».
В очереди за едой я разговорилась с Серегой и Коляном: охранник запускал в палатку по два человека. Они спросили, есть ли курево, но мне нечего было им дать. Рассказали, что очередь на ночлег лучше занимать часов в шесть вечера. На вопрос, выдают ли подушку и одеяло,
Колян усмехнулся: «Какое одеяло? Матрас и подушка. Если не хватит — спишь на полу».
Я пробыла в этом приюте пару часов и поняла, что жить бы там не хотела. Потом полдня ходила с ощущением, будто окунулась в грязь. Я понимаю, бездомные не та категория людей, которая может особо выпендриваться, типа ешь что дают. Но за восемь месяцев в «Ночлежке» я видела, как люди пытаются, пусть и не всегда успешно, встать на ноги, найти работу, вернуться к нормальной жизни. И работники приюта им в этом помогают. А место на Иловайской… Оно, конечно, нужное, но только для того, чтоб не сдохнуть и не околеть от холода. Но оно опускает тебя все ниже и ниже и не дает никаких перспектив. Короче, дно.
У меня, к счастью, тьфу-тьфу, все хорошо складывается. Я работаю, накопила денег, чтобы самой снять жилье, и через неделю уезжаю из «Ночлежки». Спасибо им за то, что они помогли поверить в свои силы, и за то, что они в каждом видят человека.
Мария Власова, специально для «Новой в Петербурге»