15 лет за то, чего не было
Прокурор запросил 9 и 6 лет колонии для антифашистов Виктора Филинкова и Юлия Бояршинова.
Одинокий марсианин
На малой родине президента завершилось судебное разбирательство по делу 25-летнего программиста Виктора Филинкова и 28-летнего промышленного альпиниста Юлия Бояршинова. По версии обвинения, они являлись участниками петербургских групп террористического сообщества «Сеть» (запрещено на территории РФ. — Ред.) и совместно с еще семью юношами из Пензы планировали насильственное свержение власти в целях изменения существующего в Российской Федерации строя и ликвидации государственных институтов управления.
Обоим вменяется ч. 2 ст. 205.4 (до 10 лет лишения свободы), а Бояршинову, хранившему найденную на чердаке банку дымного пороха, еще и ст. 222.1 (до 5 лет). Филинкову, который первым из фигурантов «Сети» заявил о пытках и вины не признал, прокурор Александр Василенко запросил 9 лет колонии общего режима, а признавшему вину и оказавшему содействие следствию Бояршинову — 6 лет.
В прениях полковник Василенко начал торопливо зачитывать обвинительное заключение: «В неустановленное время, но не позднее мая 2015 года, на территории Пензенской области Дмитрий Пчелинцев совместно с неустановленным лицом создал межрегиональное террористическое сообщество "Сеть"…».
На каком основании уже на тот период сообщество признали межрегиональным, осталось загадкой.
В материалах дела первые упоминания о существовании групп «Сети» где-либо, кроме Пензы, относятся к июлю 2016-го, когда в лесу Ленинградской области впервые встретились несколько человек из будущих питерских и пензенских фигурантов. Тогда, согласно показаниям Бояршинова, обсуждали разные общественные инициативы, а гости рассказали о своем проекте «Сеть». Кто-то зачитал несколько абзацев из документа, который впоследствии покажется ему похожим на приобщенный к материалам дела 48-страничный «Свод "Сети"» (нечто вроде устава сообщества). Всерьез он воспринят не был, уверяет Бояршинов, и обсуждать его не стали.
«Нас на той встрече назвали группой "Иордан", мы не возражали, — пояснял на допросе в суде Юлиан. — Договорились продолжить общение, таким образом я формально вступил в сообщество "Сеть". […] Только когда происходило следствие, когда я ознакомился с документами, осознал, что было такое сообщество "Сеть", и я в нем участвовал».
Фото: Давид Френкель / «Медиазона»
На это петербургское подразделение удалось наскрести двух участников: Юлия Бояршинова и Игоря Шишкина (заключил сделку со следствием, осужден на 3,5 года). Других членов группы «Иордан», упомянутых в протоколах допросов, установить не удалось.
Вторая якобы выявленная следствием в Петербурге «боевая группа» — «Марсово поле» («Марс») и вовсе обошлась одним Филинковым.
Усилия следствия хоть как-то расширить ее состав прослеживаются в показаниях некоторых фигурантов: Шишкин, например, зачисляет в «Марс» Армана Сагынбаева, осужденного теперь за участие в совсем другой, пензенской группе «Сети». Сагынбаев называет среди членов «Марса» человека по прозвищу Витя, он же Даниил, но придать ему реальные черты сотрудникам ФСБ не удастся.
Так и останется Виктор Филинков одиноким «марсианином» посреди пустоты:
в материалах дела нет ни слова о том, когда и при каких обстоятельствах была создана «боевая группа», участие в которой ему вменяется.
На июльской лесной встрече Филинкова не было, он впервые появится в Петербурге осенью 2016-го — переедет к будущей жене Александре Аксеновой, которая познакомит его с Шишкиным и Бояршиновым.
Не сложатся у следствия и упомянутые в обвинительном заключении подразделения «Сети» в Москве и Беларуси, информации по их деятельности и персональном составе — ноль.
Бесцельное сообщество
Обвинением утверждается, что организаторы терсообщества планировали сначала «разработать основополагающие документы, отражающие цели создания и функционирования межрегионального террористического сообщества «Сеть», а затем создать его…».
К таким документам следствие отнесло «Свод "Сети"» и «протокол съезда», якобы проведенного в феврале 2017-го. Но на нем, как следует из отнесенных к доказательствам обвинения показаний, еще только вырабатывалась общая идеология, цели и задачи, возможные формы взаимодействия. «Свод» лишь обсуждался, общего решения по нему принято не было.
«Свод "Сети"» и «протокол» прошли судебную комплексную экспертизу в Северо-Западном центре Минюста. Первый документ эксперты оценили как «разорванное фрагментарное повествование», отметив его «незавершенность и содержательную неопределенность». Эксперты заключили, что документ «является неоконченным, возможно, черновым вариантом» текста, к которому присоединены «не имеющие содержательной связи эпизоды», «установить смысловое содержание которых не представляется возможным». А «протокол съезда» оценили как опросник, созданный перед очным собранием членов организации, на котором еще только предстояло обсудить саму эту организацию «и связанные с ней вопросы функционирования, идеологии, развития и пр.».
Но если «основополагающие документы» к февралю 2017-го так и не сложились, а после «съезда» общение фигурантов сошло на нет (в деле отсутствуют сведения о каких-либо последующих совместных мероприятиях) — была ли «Сеть»?
Побитые вещдоки
Выступая в прениях, защита Филинкова поставила вопрос об авторстве «Свода», «протокола съезда» и о том, как вообще эти документы оказались в материалах дела.
Как и многие прочие доказательства, они достались следственной группе питерского УФСБ «по наследству» от застрельщиков дела «Сети» — коллег из Пензы. Руководитель тамошней следственной группы Валерий Токарев прислал копии протоколов обыска у Армана Сагынбаева и Ильи Шакурского и осмотров изъятых у них электронных носителей. У первого — переносного жесткого диска Toshiba, а у второго — ноутбуков Toshiba и Lenovo.
Фигуранты дела Сети Арман Сагынбаев и Андрей Чернов во время оглашения приговора. Фото: Влад Докшин / «Новая газета»
Токарев заявил в нашем судебном заседании, что изначально их осматривал он лично, после чего упаковал и опечатал печатью своего управления. Когда именно, не помнит. А 16 марта 2018 года еще раз провел осмотр носителей — уже по поручению из Петербурга. Однако в материалах пензенского дела есть только один предшествующий этому протокол их осмотра — от 20 февраля. И проводил его не Токарев, а следователь Матюхин.
На переносном жестком диске он обнаружил файл со «Сводом "Сети"» на ноутбуке Шакурского Toshiba — файл с «протоколом съезда», а на Lenovo, как указано в протоколе, «информации, имеющей значение для расследования уголовного дела, не установлено».
«На нем ничего и нельзя было обнаружить, — пояснял сам Шакурский на допросе в петербургском процессе, потому что Lenovo вообще не имел жесткого диска».
Но следователю Токареву удалось невозможное: осматривая изъятые носители в марте, он фиксирует в протоколе, что файл с «протоколом съезда» найден именно на Lenovo.
Второй ноутбук не упоминается, по жесткому диску Сагынбаева итог прежний. Подписей технического специалиста, который значится участником осмотра, нет ни на одном листе протокола. Ничего не сказано и о том, были ли упакованы и как поступившие предметы.
Дальше еще интереснее. Первый для питерского дела осмотр упаковки изъятых носителей датирован 9 сентября 2018 года, то есть проведен на полгода позже осмотра ее содержимого. И несмотря на то, что носители уже неоднократно исследовались в Пензе, пакеты с изъятым в петербургской квартире Сагынбаева по-прежнему опечатаны поставленными тогда печатями питерского УФСБ. Вот только жесткого диска со «Сводом» там нет. Но следователь Геннадий Беляев приобщает сентябрьский протокол к материалам дела Филинкова–Бояршинова как доказательство обнаружения «Свода» на жестком диске Toshiba.
Диск этот вновь возникнет уже в суде по пензенскому делу, но исследовать его в заседании не получится. Приглашенный специалист ФСБ признает, что открыть диск невозможно, так как он поврежден.
По ходатайству защиты добытые пензенскими следователями файлы исследует специалист c 20-летним стажем экспертной работы Игорь Михайлов. Его заключением установлено, что файлы со «Сводом "Сети"» и «протоколом съезда» созданы автором с никнеймом shepelev, им же затем не раз редактировались. Причем уже после ареста владельцев изъятых носителей.
Оперативный сотрудник Вячеслав Шепелев проводил задержания пензенских фигурантов и обыски, на него указывали в своих заявлениях о пытках Дмитрий Пчелинцев и Илья Шакурский.
Следователь Токарев при допросе в петербургском процессе пытался объяснить, что для ознакомления защиты семи пензенских фигурантов с материалами дела требовалось скопировать очень много файлов. Пришлось подключить оперативных сотрудников, в том числе Шепелева, который использовал при копировании свой компьютер, — вот его никнейм и появился в метаданных файлов. Но shepelev зафиксирован как автор файлов, созданных и редактированных с 2017 года. А ознакомление с материалами пензенского дела началось в 2019-м.
Не смог Токарев объяснить суду и то, как «протокол съезда» оказался в распоряжении оперативного сотрудника питерского УФСБ Константина Бондарева задолго до первого (февраль 2018-го) осмотра ноутбуков Шакурского. Распечатку Бондарев приложил к справке, составленной по итогам его командировки в Пензу (в ноябре–декабре 2017 года), и она служит доказательством вины Филинкова и Бояршинова.
Допросить в суде оперативников не удалось: в прошлом году Бондарев не явился без объяснения причин, теперь оказался «в длительной командировке в другом регионе», как и впервые вызванный Шепелев.
Пыточное время: 30 часов Филинкова
Помимо вопросов по непроцессуальным манипуляциям с вещдоками, у адвоката Виталия Черкасова были к Бондареву и другие. Прежде всего, связанные с задержанием Филинкова и тем, что с ним происходило в последующие сутки.
Из рапорта Бондарева в материалах дела следует, что он задержал Филинкова 24 января 2018-го в 21.35 на Шпалерной, 25 (адрес петербургского УФСБ) и в 23.25 доставил к старшему следователю Беляеву.
Фото: Елена Лукьянова / «Новая в Петербурге»
Виктор Филинков в заявлении о пытках сообщал, что был задержан в аэропорту Пулково 23 января около 19.30 — когда уже прошел паспортный контроль и регистрацию на рейс Петербург–Минск–Киев. Из аэропорта его отвезли в отделение полиции (проверка на «Папилоне»), оттуда — на обследование в 26-ю городскую больницу.
Потом несколько часов пытали с помощью электрошокера в служебном минивэне, заставляя заучивать показания.
Снова привезли в тот же отдел полиции, где перенесли их на бумагу. Потом — на Шпалерную, оттуда — на обыск по месту жительства.
Двумя днями позже члены ОНК Яна Теплицкая и Екатерина Косаревская, сумевшие опросить и осмотреть Виктора в СИЗО, зафиксируют на его теле десятки характерных для электрошокера ожогов: парных, с шагом в 4 см (расстояние между контактами). Осмотр проводился в присутствии медика, под видеокамеры, фиксировался на видеорегистратор.
Проверка военного СК по заявлению Филинкова о пытках растянется на два месяца, судмедэксперта он так и не дождется. А видеозаписи (заявление об их приобщении правозащитницы подадут сразу после осмотра) объявят не сохранившимися. В возбуждении уголовного дела по заявлению Филинкова будет отказано.
Но в материалах отказного постановления есть объяснения Бондарева. Где говорится, что Филинков фактически был задержан не на Шпалерной, а в аэропорту и не 24 января, а сутками ранее. Конечно, оперативник не называет это задержанием — сообщает, что «встретились» с Филинковым в Пулкове, просто «предложили отложить вылет и принять участие в проведении оперативно-разыскных мероприятий; с данным предложением Филинков согласился».
Защита, явись Бондарев в суд, задала бы вопросы: а мог Филинков не принять ваше предложение и пройти себе на посадку? В каком статусе он находился последующие сутки — свидетеля? (именно как свидетеля его в первый раз допросят 24 января).
И всегда ли вы сначала везете свидетеля в больницу?
В своих объяснениях следователю военного СК Бондарев представляет такую хронологию: из аэропорта доставили Филинкова в 54-й отдел полиции около 23.30 23 января, там пробыли примерно до 00.15; затем проследовали в больницу, где Филинков с 00.30 до 03.30 проходил медобследование. Затем вновь проследовали с ним в 54-й ОП, куда прибыли около 04.45 и опросили Филинкова. Но по пути Филинков совершил попытку бегства из автомобиля, был остановлен с применением электрошокера — нанесли пару ударов.
Такой вот способ доставки свидетеля (наверное, сработал бы и для обеспечения явки в суд самого Бондарева). И у проверяющих не возникло вопроса, почему путь из отдела полиции в больницу занял 15 минут, а обратно по тому же маршруту — на час больше.
Дословно такие же объяснения были даны коллегами Бондарева по поводу аналогичной доставки свидетеля Ильи Капустина (получил политическое убежище в Финляндии). Тоже, мол, пытался выскочить из автомобиля, ну и ткнули пару раз шокером. Капустина все же отпустят после допроса. Он обратится в государственное бюро судмедэкспертизы: в заключении зафиксировано около 80 ожогов от электрошокера. Но и Капустину в возбуждении уголовного дела по заявлению о пытках откажут, списав ожоги на укусы клопов.
Яна Теплицкая и Екатерина Косаревская, выступая в судебном заседании, предъявят свои акты осмотра не только Филинкова, но и Шишкина (сам он о пытках не заявлял): у него вся спина была в таких же ожогах. А в коридоре, между камерами Игоря и Виктора, девушки заметят баллончик с «Пантенолом».
После опроса Бондаревым, длившегося 25 часов, Игоря придется везти в больницу, где диагностируют перелом стенки глазницы.
У Шишкина разрыв между фактическим и запротоколированным задержанием составит 42 часа.
Игоря схватили около дома вечером, 25 января, когда вышел выгулять собаку.
«Вы даже представить себе не можете, какое потом они нашли применение ее поводку», — обмолвится Виктор в одном из писем после того, как пообщается с Игорем в Пензе, куда их возили на очные ставки.
Согласно рапорту Бондарева, Шишкина тоже задержали на Шпалерной — 26 января в 03 часа 15 минут.
Но в объяснении Бондарева из материалов проверки военного СК (проводилась по заявлению Екатерины Косаревской) приведены иные сведения. Там Бондарев признает, что задержал Шишкина «рядом с домом по месту жительства 25 января 2018 года около 18 часов».
Защита Виктора Филинкова настаивает на признании недопустимыми доказательствами всех показаний, полученных с применением физического насилия и психологического давления (о чем заявили почти все осужденные по пензенскому делу, все не признали вину).
«Я понимаю, что вы скованы постановлениями об отказе в возбуждении уголовного дела о насильственных действиях, — заявил Виталий Черкасов суду. — Но ведь было сделано все, чтобы скрыть улики, были нарушены права моего подзащитного: он был незаконно лишен свободы, пыткой было и психологическое насилие, его пребывание вне определенного статуса и без адвоката. Свыше 30 часов ему не давали есть, пить и спать».
Кроме того, как показали заключения двух инициированных защитой исследований, значительная доля показаний оказалась фактически списанной. Например, протокол допроса Филинкова следователем Беляевым на 91,2% воспроизводит протокол его же опроса оперативником Бондаревым, а полные совпадения показаний пензенцев как свидетелей по питерскому делу и их же допросов в качестве обвиняемых достигают 97,1%
Сшито плохо, но сядет как надо
Обвинением утверждается, что Филинков, вступив в «Сеть», принял на себя обязательства по соблюдению конспирации, для чего при взаимодействии с членами сообщества использовал псевдоним Гена и программные средства шифрования данных. К ним следствие причислило «мессенджер» Jabber, якобы обладающий свойствами шифрования и уничтожения переписки. Привлеченный защитой специалист в области информационных технологий Виталий Брагилевский разъяснил суду:
мессенджера под названием Jabber не существует. Jabber (современное название — ХMPP) — это протокол, то есть набор правил, по которым работают самые разные мессенджеры.
Специалист подчеркнул, что практически все взаимодействие в современном интернете выполняется в зашифрованном виде. При этом Jabber/ХMPP не подразумевает уничтожения переписки и шифрования (оно может применяться в мессенджерах, работающих по этому или многим другим протоколам). Сам факт общения с использованием протокола Jabber или системы шифрования PGP легко устанавливается: между пользователями шифруется только содержание сообщения, а имена отправителя и получателя, дата и тема письма остаются открытыми.
Что же до псевдонимов, то они мало подходили «для конспирации» членов сообщества, больше напоминали дворовые клички: Иванкина, например, прозвали Рыжим по цвету волос, а Чернов, у которого есть брат-близнец, с детства был Близнецом. За Шакурским со школы закрепилось прозвище Спайк, использовал его как имя в соцсетях. Кроме того, среди антифашистов, подверженных опасности нападений националистов, давно повелось представляться незнакомым людям вымышленными именами. Филинков использовал псевдоним Гена со времен учебы в омском университете, это подтвердил в суде его знакомый тех лет Егор Бурыгин.
Такая «конспирация» в анархистской и антифашистской среде — распространенное явление, имеющее исторические, культурные и социальные корни, — говорится в инициированном защитой заключении доктора социологических наук Елены Омельченко и магистра Дарьи Литвиной.
В обвинении утверждается, что Филинков как «связист» принял на себя обязательства по подбору и снабжению терсообщества средствами связи. Но фактов такого «снабжения» на суд не представлено. Шишкин, Зорин, Шакурский, Пчелинцев, Кульков, Чернов и Куксов показали в заседании, что не общались с Филинковым — непонятно, как он мог выполнять возложенную на него как «связиста» обязанность обеспечивать коммуникацию между членами сообщества.
Ничем не подтверждено и обвинение в том, что Филинков исполнил такие «принятые обязательства», как вербовка новых участников или овладение навыками «изготовления и применения взрывчатых веществ и взрывных устройств». Из собранных следствием показаний следует, что Филинков почти за два года приписанного ему участия в терсообществе дважды поучаствовал совместно с Бояршиновым в тренировках на открытом для всех страйкбольном полигоне в черте Петербурга. Один раз это было занятие по оказанию первой медицинской помощи, другой — по «охране VIPа», где показывали приемы самообороны с использованием макетов оружия.
С такой несостоятельной доказательной базой Филинков должен быть оправдан, — подвела итог прений защита.
«Судить надо не его, а слепивших дело оперативников и следователей», — написал кто-то в комментариях к онлайн-трансляции заседания.
Ему ответили: «Не при этой власти».
Последнее слово Виктора Филинкова
— Девять запрошенных лет, наверное, это признак какого-то уважения ко мне, ко всему, что я делал. Возникла мысль относительно показаний Зорина (*(Егор Зорин — 17 октября 2017 года задержан сотрудниками ФСБ, которые обнаружили при нем наркотические вещества. На следующие сутки написал явку с повинной о своем участии в террористическом сообществе. На основании его показаний возбуждено уголовное дело «Сети». Сам Зорин был освобожден от ответственности по «террористической» статье, а за хранение наркотиков получил уловный срок. — Ред.). У человека в крови обнаружено 5 наркотических веществ во время освидетельствования. При этом при нем были МДМА и марихуана — но ни того, ни другого в крови не было. Благодаря ситуации, у меня есть возможность пообщаться с наркобаронами, они говорят, что синтетические вещества быстро вымываются.
Видимо, сотрудники ФСБ знали, что Зорин употребляет, но прогадали и подбросили то, чего у него не было в крови.
Относительно других признавших показания — Юлика [Бояршинова], Игоря [Шишкина] — они действуют прагматично, они не верят, что возможен какой-то другой исход. Я их понимаю.
Хотелось бы упомянуть всех, кто засветился в этом деле. УФСБ, прежде всего, — питерское, пензенское. МВД, которое выполняет приказы устные сотрудников ФСБ вообще без запинки. Прокуратура, которую хватает только на то, чтобы писать отписки и пригласить полковника, чтобы он зачитал с бумажки, отказался от реплик, — запросить 9 лет.
Непонятно, это ручное ведомство или обещанные 10 лет? Мне обещали сотрудники ФСБ 10 лет.
Сотрудники Следственного комитета, которые теряли все доказательства. Сотрудники ФСИН, которые отказываются регистрировать повреждения, которые обещают, что видеозаписи не будут утеряны, а потом оказывается, что их удалили. Суды, которые избирали меру, продлевали ее. Законодательная власть, которая пишет такие статьи.
Замарались все. Как из этой ситуации выходить, я не знаю. У меня все.
Последнее слово Юлия Бояршинова
— Я почти три года в СИЗО. Не могу сказать, что это опыт исключительно негативный. Я за это время научился еще больше ценить всех близких, которые поддерживали меня. Хочу поблагодарить всех, кто меня поддерживал. Хочу еще раз подчеркнуть, что я никогда не разделял террористических взглядов… Не разделяю и сейчас. Рад, что моя деятельность не нанесла вреда другим людям. Прошу не назначать мне сурового наказания.