Уважаемые читатели! По этому адресу находится архив публикаций петербургской редакции «Новой газеты».
Читайте наши свежие материалы на сайте федеральной «Новой газеты»
Умри и стань никем
Фото: Елена Лукьянова / «Новая газета». Стена памяти

Умри и стань никем

30 августа 2020 21:00 / Общество

На сегодняшний день в Петербурге только по официальным данным ковидом переболели около восьми тысяч медиков

Заразиться коронавирусом врачу на службе легко, а доказать этот факт очень сложно, почти невозможно, даже в случае летального исхода. Пока из 75 умерших медиков в северной столице только 21 признали подхватившими COVID-19 на работе.

Имел контакт с носителем COVID-19

Больше двух месяцев Алина Шавловская, вдова врача-анестезиолога, заведующего отделением анестезиологии, реанимации и интенсивной терапии роддома № 9 Александра Шаронова, доказывала, что ее муж принимал ковидных пациенток и именно на работе заразился болезнью, ставшей для него смертельной. После похорон Алина (медсестра-анестезист в городском онкодиспансере с зарплатой 45 тыс. руб.) осталась одна с тремя детьми (3, 6 и 12 лет) и ипотекой (21 тыс. ежемесячно), которую ей платить еще шесть лет. Выплаты за смерть супруга, обещанные как российским президентом, так и петербургским губернатором, могли бы немного облегчить жизнь осиротевшей семьи. Однако Алине в деньгах отказали.

«Новая» подробно рассказывала эту историю. По свидетельствам многочисленных сотрудников роддома, 19 мая в стационар по скорой поступила роженица К., у которой оказался положительный тест на коронавирус (Редакция располагает данными пациентки.Ред.). В результате в мае-июне коронавирусом заразились две санитарки, две акушерки и два врача, которые с ней контактировали. Один из них — Шаронов — 9 июня попал в больницу с двухсторонней пневмонией и 80% поражения легких. 23 июня 45-летний Александр умер. Причиной смерти, согласно медицинскому заключению, стал COVID-19. Кроме работы, заразиться коронавирусом ему было негде. Однако руководство медучреждения это отрицало и 27 июля выдало Шавловской акт, датированный 10 июля, в котором говорилось: «Данных о возникновении заболевания COVID-19 у Шаронова в роддоме № 9 нет. Диагноз не связан с выполнением должностных обязанностей».

10 августа Алина обратилась с жалобами в петербургский комитет по здравоохранению, к губернатору Александру Беглову, депутату городского ЗакСа Борису Вишневскому и в СМИ. 28 августа по распоряжению комздрава в роддоме повторно рассмотрели обстоятельства заболевания и смерти Шаронова и выдали вдове новый акт. Со второй попытки администрация медучреждения признала: «заведующий отделением имел контакт с носителем возбудителя коронавирусной инфекции», что подтверждают «конкретные обстоятельства и условия возникновения заболевания». Главный врач Вячеслав Болотских отказался прокомментировать «Новой» эту метаморфозу.

«Только не на работе»

Шаронов — далеко не первый и не единственный медик, чье заражение COVID-19 на работе отказывался признать работодатель. В июле точно такой же ответ услышали родственники старшего врача Центральной подстанции петербургской скорой помощи 67-летнего Владимира Маньковича. Он трудился не то что до последнего дня, до последней минуты: в плохом состоянии (подскочила температура, появилась одышка) 27 апреля его увезли в больницу прямо с рабочего места. КТ показала 80% поражения легких, начался отек легкого, появились массовые тромбы. Практически сразу его подключили к аппарату ИВЛ. 4 мая Манькович скончался.


Старшего врача Центральной подстанции скорой помощи по указу президента РФ посмертно наградили орденом Пирогова «За вклад в борьбу с коронавирусом».


Губернатор Александр Беглов лично звонил вдове врача, выражал соболезнование. Но когда дело дошло до конкретной помощи, выяснилось, что ковидом Манькович заразился где угодно (в общественном транспорте, в магазине, в аптеке), только не на работе. 14 мая главный врач Городской станции скорой помощи Алексей Бойков подписал акт о непризнании медицинского работника пострадавшим вследствие оказания помощи пациентам, заболевшим COVID-19. В документе говорится:


«Заболевание Маньковича возникло при невыясненных обстоятельствах», «инфицирование COVID-19 произошло при обстоятельствах и условиях, не связанных с непосредственным оказанием медицинской помощи пациентам».


Дочь погибшего Екатерина тоже направила обращения в комздрав, губернатору и депутату Борису Вишневскому. После инициированного Смольным повторного разбирательства комиссия признала, что Манькович мог заразиться на станции, а его родные имеют право на компенсацию.

Всего на сегодняшний день в Списке памяти врачей, умерших от COVID-19, 75 медиков из Петербурга и 15 из Ленинградской области. Компенсации, по данным Фонда социального страхования (ФСС), пока получили родственники только 21 погибшего, семья Шаронова должна стать 22-ой. Как объяснили «Новой» в региональном отделении ФСС, деньги родным скончавшихся от ковида перечисляются без задержек, в течение суток, после получения всего необходимого комплекта документов от работодателей врачей. Причина невыплаты может быть лишь одна — медучреждение не предоставило документы.

Подсобные рабочие

15 апреля Маргарита и Сергей Тышко потеряли единственную дочь Машу. За месяц до смерти ей исполнилось 30 лет. Восемь из них Мария Тышко работала в Госпитале ветеранов войн, куда устроилась сразу по окончании медучилища. Сначала медсестрой в травматологии, потом — в неврологии, с осени 2018 года — медрегистратором. А в феврале 2020 года Марию перевели в регистратуру.

«Я долгое время не знала об этом, — рассказывает мама девушки Маргарита Тышко. — Но последние три месяца Маша ходила грустная, подавленная, часто плакала. Она у меня такой человек — всё держала в себе, никогда меня ничем не беспокоила, и в этот раз не хотела расстраивать. Успокаивала: мама, я сама разберусь, всё хорошо. А потом я узнала о переводе. У них тогда в госпитале многих переводили: из медсестер в санитарки, из санитарок в уборщицы. Исключительно ради экономии денег. Маше как регистратору стали платить на 15 тысяч меньше. А фактически дочка выполняла всю ту же самую работу: к семи утра приходила на смену, принимала и оформляла пациентов, мерила температуру им и медперсоналу. Плакала Маша не из-за денег, она переживала, что формально ее лишили того, к чему она всю жизнь стремилась: медицинского образования. Регистратором можно работать и без него».

По словам родителей, Мария была гиперответственным человеком. Несмотря на то что вечером 31 марта у нее поднялась температура, появилась слабость, одышка, 1 апреля к семи утра она собралась на работу.

«Я ей говорила: не ходи, возьми больничный, хоть раз в жизни, она их никогда не брала, — вспоминает Маргарита. — Маша в ответ: «Кто за меня работать будет?» А в 14 часов позвонила с работы:


«Мне так плохо, температура 39, выпила таблетку, не помогает». Около 17 часов вернулась домой и прямо у порога сползла по стенке: «Я умираю».


До 7 апреля Мария болела дома. Все эти дни высокую температуру сбить не удавалось. Скорая приезжать отказывалась: много вызовов, не успеваем, госпитализировать некуда, вызовите участкового врача. Только в ночь на 7 апреля, когда девушка стала задыхаться, реанимационная бригада увезла ее в Госпиталь ветеранов войн. 10 апреля Машу перевели на ИВЛ. Отец дозвонился до заведующей реанимационным отделением, и та предупредила: «Мария в очень тяжелом состоянии, и ей все хуже. Конечно, мы надеемся на лучшее, но вы готовьтесь к худшему, может не выкарабкаться».

Мария Тышко. Фото из семейного архива Мария Тышко. Фото из семейного архива

Уже после смерти дочери супруги Тышко узнали, что 2 апреля с диагнозом COVID-19 слег ее непосредственный руководитель — заместитель начальника госпиталя по реабилитации Руслан Дмитришен, а вслед за ним еще несколько сотрудников медучреждения. К тому же в стационаре постоянно умирали пациенты с коронавирусом.

«Однако, когда я приехала в госпиталь после майских праздников, — продолжает Маргарита, — мне твердо заявили: «На работе Мария заразиться не могла, она и была-то всего подсобным рабочим». Это обиднее всего! Дело не в миллионе, мы проживем без него. Мы против такой несправедливости: Машу посчитали за НИКОГО! Она была вся в медицине, жила работой, всегда неслась на помощь людям, как скорая, и что в итоге?»

До сих пор, спустя четыре с половиной месяца после смерти Марии Тышко, ее родители не получили на руки акт о признании или непризнании дочери пострадавшей вследствие оказания помощи пациентам, заболевшим COVID-19. Им даже оспорить нечего. В городском комитете по здравоохранению «Новой» пообещали разобраться в этой ситуации и прокомментировать ее в ближайшие дни.