«Невозможность ничего изменить хуже страха»
Как аполитичный 62-летний художник стал лицом протестного Петербурга.
«Раньше было страшно. А теперь я все сравниваю с тем, что перенес мой сын, другие политзаключенные, и что еще предстоит им пережить, — говорит Николай Бояршинов, отец осужденного по «делу «Сети»* Юлиана Бояршинова. Третий год он выходит каждую пятницу в одиночный пикет на Невский и участвует во всех городских акциях за свободу политзаключенных. «Мы, взрослые, могли что-то изменить, быть активнее 10–20 лет назад. Переживали за своих детей, но не хотели рисковать. И сами поспособствовали тому, что сегодня в нашей стране могут арестовывать кого угодно по самым абсурдным обвинениям».
Делать с ним интервью три года назад приходилось с той осторожностью, с которой берешь в руки израненную птицу, опасаясь навредить одним неловким движением.
«Тогда, в первые месяцы после ареста сына, я как будто находился в каком-то черном вакууме, — говорит Николай Николаевич. — Все произошедшее казалось таким абсурдом, бредом… Я отказывался верить, что такое может произойти с моим сыном — добрым, чутким, заботливым, которого всегда все любили. Какие нелепые обвинения! Ну не может же такого быть — схватить человека и переломать, просто так. Чтобы выслужиться, пойти на повышение, доказать нужность их работы, получить награду — а какой должна быть награда за сломанные жизни? Мне казалось, если найду отгадку, пойму мотивы этих людей, их логику — все изменится, бред отступит. Пока не пришло осознание, что они — это такая… иная ветвь эволюции, что ли. И пока не сказал себе: началась другая жизнь.
Когда я дал вам то первое интервью, я будто сделал первый глубокий вдох. А начав дышать, решил — надо что-то делать.
Ведь именно бессилие, невозможность ничего изменить — вот это тяжелее всего. Это хуже страха. Конечно, я понимал, нет чего-то такого, что я бы сделал, и — раз — Юлика с ребятами отпустили. Но надо делать все, что можешь».
Он начал с одиночных пикетов, и с весны-2018 выходит каждую пятницу на Невский. И уже не только в защиту фигурантов «дела «Сети», но всех политзаключенных. И редкая городская акция обходится без него. «Наш НикНик!» — улыбаются, завидев знакомое лицо, ровесники его сына. А когда случаются жесткие зачистки и задержания, разлетается от одного к другому: «НикНик цел, не взяли?» За него всегда особенно тревожно — слишком открытый, доверчивый, незащищенный. Помню, как однажды, когда «космонавты» двинулась в атаку, выхватывая по пути кого ни попадя, я попыталась утащить НикНика с женой Татьяной внутрь павильона автобусной остановки. А он уперся: «Некрасиво, нельзя — люди вышли поддержать наших ребят, как же я стану тут прятаться».
Фото: Елена Лукьянова \ «Новая»
У петербургского протеста очень разные лица. Решимость, ярость, отчаянье, отвага, презрение и вызов, непримиримость, злость. Чего только не прочтешь на этих лицах. Но, пожалуй, ни одно другое не обезоруживает своей мягкой силой, тихим достоинством.
«В моей прежней жизни я, как и многие художники, был абсолютно аполитичен. Понимал, конечно, что многое в нашей стране не так, многое вызывало отторжение, но как-то активно выражать это неприятие я не считал нужным. Ну вот я занимаюсь своим делом, творчеством, в этом моя задача. И все. День 21 января [2018 года, когда задержали Юлиана] перевернул мой мир. Вначале было очень много страха. Во время обыска — страшно, что чего-то подбросят. Потом, когда из доклада членов ОНК, Яны Теплицкой и Кати Косаревской, и из публикаций СМИ стало доходить, что происходит с Юликом в пресс-хате СИЗО «Горелово», — страх, что он вообще может живым не выйти. Страх, что я не доживу, не выдержу этого всего и мы никогда больше не увидимся. Первые пять месяцев нам не давали свиданий. На судах по продлению меры не позволяли к сыну приближаться. Это было невыносимо — так хотелось хотя бы прикоснуться, почувствовать, что он есть».
Когда НикНик говорит об этом, я вспоминаю его рассказ о том, как уже в совершенном отчаянии, тихо сходя с ума, он отправился на дачу — вспомнив, что там должен быть слепок руки сына. Юлик сам его сделал еще школьником, когда вычитал где-то, как можно такие отливки из воска делать. «Понимаете, у меня тогда терялась уверенность, что он существует, что живой — а тут вижу, вот его рука, ладонь со всеми линиями отпечаталась так четко, и я держу его руку в своей».
Через несколько месяцев НикНик станет соавтором акции, вошедшей в проект «Груз 300» художницы Катрин Ненашевой — петербургские новогодние елки украсили вместо игрушек слепками частей тел людей, переживших пытки. Так проводили 2018-й, оставшийся в памяти фактами истязаний в колониях и выбитыми под пытками показаниями.
Потом будет выставка работ фигурантов «дела «Сети» и солидарных с ними художников из России и разных стран мира — сначала в Петербурге, а затем в Москве и Берлине. И другая — павильон «Тюрьма» в «Севкабеле», где проходила независимая ярмарка современного искусства.
«Сам я, конечно, не справился бы с организацией этих выставок, — признается НикНик.
— Была идея рассказать о ребятах, попавших в «Сеть», через их рисунки, письма, стихи. Но в заключении нельзя получать краски, а карандаши и ручки разрешены только самых депрессивных цветов — черного, серого, синего.
Юлик из книг Шаламова узнал, как делали картон для карт, и так стал делать картон для открыток — склеивая киселем, который ему присылали в передачах, листы газеты, получалась плотная такая основа, и разные краски делал из сока овощей, зелени. Я долго не мог организовать такую выставку, но подключились друзья Юлика, парни и девушки из группы поддержки политзаключенных. Очень сильное получилось высказывание — когда видишь почерк, можешь прочесть письма, увидеть рисунки, узнаешь и лучше понимаешь тех, кто находится в застенках, какая-то личная человеческая связь возникает».
За те неполных три года, что он выходит на одиночные пикеты, отношение людей очень изменилось, замечает НикНик. Поначалу многие просто проходили мимо или говорили: «Ну не могут же просто так сажать, значит — что-то они сделали плохое». А когда в Питере проходил чемпионат мира по футболу, одна женщина даже кричала ему: «Прекратите, у людей праздник, а вы им настроение портите!» Но довольно скоро все больше становилось тех, кто заинтересованно вступал в разговор, выражал сочувствие.
Фото: Георгий Марков
«Чем дальше, тем все меньше приходится что-то долго объяснять. Такое впечатление, что у людей уже массово формируется убеждение: у нас и не надо ничего, никаких доказательств, чтобы сфабриковать дело», — делится впечатлениями НикНик.
За все время его задерживали трижды. Но каждый раз отпускали, без арестов и штрафов. Хотя взяли на карандаш: перед несанкционированными акциями к нему заявляется полиция с предостережениями. Перед первомайской демонстрацией-2019 приходил целый майор уголовного розыска, в компании с двумя полицейскими. Сказали, будто поступила информация, что Бояршинов Николай Николаевич состоит в организации «Солидарность», члены которой замечены в экстремистской деятельности.
Наведались полицейские и перед нынешним 23 января — предупредить, чтоб не ходил. Но перед 31-м, говорит НикНик, предостеречь то ли забыли, то ли уже так широк стал круг «неблагонадежных», что не поспевают обойти всех.
В воскресенье он попал в объективы многих фотографов: знакомый ореол развевающихся по ветру седых волос, стоит себе и улыбается на фоне «космонавтов».
В этот день они действовали жестче, чем неделю назад, просто жестоко.
«Сначала, — рассказывает НикНик, — показалось, что они не будут свирепствовать, просто все перегородили, чтобы не дать людям никуда пройти. Потом понял, что нет, этим не обойдется. Никакой агрессии со стороны людей я не видел. Наоборот, очень хороший, позитивный был настрой. Никакой ненависти в воздухе, другая совсем ощущалась движущая сила — солидарность. Столько людей вышло, а ведь сейчас нужно гораздо больше смелости для этого: все прекрасно понимают, чем могут поплатиться, — от исключения из вузов и потери работы до очень серьезных штрафов и лишения свободы. Разве пойдешь на такой риск из «любопытства» или желания «хайпануть», как власти пытаются это представить? Школьников, кстати, я там особо не заметил. Молодых, 20–30 лет, было очень много, да. Они серьезно ко всему относятся, активные, умные. Стыдно, что сам я таким не был. И мы, взрослое поколение, ничего не сделали для них, чтобы молодые сегодня не только в протесте могли проявить себя. Я свои страхи изжил, бояться поздно и смысла нет. Хуже, чем мне сделали, забрав сына, уже ничего не сделают.
*«Сеть» признана террористической организацией и запрещена в РФ.