«Они боятся. Им очень страшно»
Приговор по питерскому делу «Сети»* вступил в силу. Судьи сидели в Подмосковье, подсудимые и адвокаты — в Петербурге, на разных улицах.
Приговор по питерскому делу «Сети»* вступил в силу. Виктор Филинков заявил в последнем слове, что не станет помогать судьям «сохранить лицо» и просить о снисхождении. Юлий Бояршинов признал вину и раскаялся — ему скостили три месяца.
«Мы не боимся!» — как много молодых скандировали эти слова на улицах 21 апреля. Перед тем, как затрещали электрошокеры.
С них же начиналось дело «Сети».
Виктору Филинкову нет нужды кричать об отсутствии страха. Это и так давно ясно всем. С тех пор как в январе 2018-го первым посмел заявить о пытках. И не сломался за три года в СИЗО, никого не оклеветав и не осудив тех, кто дал показания против него, пыток не выдержав. В своем последнем слове он скажет о том, как боятся они — опера, следователи, прокуроры и судьи. О страхе, в котором держит их власть. И как боится она сама.
Когда прошлым летом оглашался приговор, у судьи дрожал голос и тряслись руки. Прокуроры, представлявшие обвинение в первой инстанции (Екатерина Качурина, Николай Золотухин, Александр Василенко) в заседание по рассмотрению жалоб на приговор не явились. Тройка Апелляционного окружного военного суда уединилась в закрытой от посторонних подмосковной Власихе, избежав прямого контакта с осужденными и толп протестующих под окнами. Видеоконференцсвязь — удобная штука, в глаза никто к тебе не заглянет. Адвокатов с подзащитными тоже разделили: первых определили в петербургский гарнизонный суд на Кирочной улице, вторых оставили в изоляторе на Шпалерной, что всего в полутора километрах.
Что такой расклад не дает обеспечить гарантированное законом конфиденциальное общение, в расчет принято не было. Как и все возражения защиты Филинкова, и все ее ходатайства.
Одно из них касалось массовых искажений и подмены показаний, выявленных в протоколах заседаний первой инстанции. Привлеченные защитой аттестованные специалисты, сравнив протоколы с анализом аудиозаписи заседаний, выявили 174 таких несоответствия. Адвокат Виталий Черкасов ходатайствовал о приобщении заключения специалистов и о его оценке судом. Отказали.
Другие ходатайства касались исключения из дела недопустимых доказательств. В частности, файла с текстом так называемого «протокола съезда «Сети». Он, как значится в обвинительном заключении и приговоре по питерскому делу, находился на ноутбуке Lenovo, изъятом в рамках пензенского дела у Ильи Шакурского. Но в материалах пензенского дела и в приговоре по нему сказано, что при осмотре Lenovoникаких файлов, имеющих значение для следствия, не обнаружено. Этот ноутбук вернули за ненадобностью матери Шакурского — Елене Богатовой.
Защита обеспечила явку Богатовой в заседание Апелляционного суда вместе с этим ноутбуком, просила допросить ее, поручить экспертам Минюста исследовать содержимое Lenovo, а также запросить приговор по пензенскому делу (он есть в открытом доступе, но такова процедура). Опять отказ.
Как заявил председательствующий Сергей Бутусов, материалы пензенского дела к питерскому отношения не имеют. Притом что все вещдоки, послужившие доказательством вины Филинкова, перекочевали из пензенского дела «Сети». У самого Виктора не обнаружили ничего — ни оружия (хотя бы подброшенного), ни чего-либо противоправного на электронных носителях.
Виктор Филинков и Юлиан Бояршинов. Фото: Петр Ковалев / ТАСС
Защита Филинкова больше трех часов представляла свои возражения по существу. О том как суд первой инстанции попросту перенес в приговор целые куски из обвинительного заключения без какого-либо исследования доказательств. Вообще не учел львиную долю показаний, заслушанных в заседаниях. Положил в основу приговора выводы «специалистов» ФСБ, но проигнорировал расходящиеся с ними заключения и комплексные комиссионные экспертизы, в том числе выполненные по решению суда и им же приобщенные к материалам дела.
Как базовые доказательства обвинения — файлы с «уставным документом «Сети» и «протоколом съезда», якобы находившиеся на электронных носителях пензенских осужденных, — были созданы, как вверяет защита, после их заключения под стражу. Причем созданы, указывает защита, автором с никнеймом shepelev (пензенский оперативный сотрудник Шепелев, по заявлению Пчелинцева и Шакурского, выбивал из них признательные показания). И как питерский опер Бондарев приложил к рапорту о своей командировке в Пензу содержимое одного из этих файлов за несколько месяцев до первого официального осмотра вещдока-носителя.
Переписав из обвинительного заключения в приговор описание роли Филинкова в «террористическом сообществе», суд первой инстанции не подкрепил его ни единым фактом. Где, когда, при каких обстоятельствах «принял на себя обязательства связиста», «обучал» и «снабжал» подельников? Каким образом, на каких таких «тренировках» «приобрел и совершенствовал навыки владения огнестрельным оружием, изготовления и применения взрывчатых веществ и взрывных устройств, ведения боя, тактические приемы захвата зданий, сооружений» и пр.?
«Да это просто Рэмбо! — изумлялся в прениях адвокат Черкасов. — Филинков, выходит, настолько подготовлен, что стоит его отпустить — сорвется в Сирию или на Донбасс, будет там ценным кадром.
Но в деле нет никаких доказательств, что он где-то овладел хоть одним из таких навыков.»
«Да, я был на двух играх в Ольгино. На них меня пригласила супруга, — пояснил сам Филинков. — О характере этих игр нам рассказывает [в показаниях] Бояршинов. Ничего криминального там не происходило. Никаких взрывчатых веществ, никакого оружия, никаких атак, штурмов. Одна самооборона, медицинская помощь и охрана людей. Это терроризм? Представьте —ваша жена приглашает вас развлечься на выходных. Что вы ей ответите? «Дорогая, а не сфабрикуют ли фээсбэшники потом уголовное дело?» Или: «Любимая, а мне точно за это семь лет не дадут? Может, лучше в кино?» Мне было 23 года. Я недавно переехал в Санкт-Петербург. Я работал старшим программистом в крупной финансовой компании. Да как я должен был жить, чтобы не сесть в тюрьму?!»
Гособвинитель майор Калиниченко уложился в семь минут. Его выступление в прениях, фактически, свелось к декларации — с доводами защиты не согласен, все уже всесторонне исследовано, судебное разбирательство проведено объективно.
Юлий Бояршинов подтвердил, что «вину признал и раскаялся», а «террористическую идеологию никогда не разделял». Сказал, что все, о чем может просить — это снизить размер наказания.
Последнее слово Виктора Филинкова
«Я не буду просить уважаемый суд создавать положительный образ суду. Мне кажется, здесь уже ничем не поможешь. Слишком много судьи проявили себя. Я не про наших. Нет, конечно, не про наших. Хотя, как оказалось, военные судьи ничем от других судей Российской Федерации не отличаются —не особенные.
Мой адвокат всё время говорит, что власти не боятся, что прокурор не боится, что всё сойдет с рук. Мне кажется, что боятся. И прокуратура боится, и Следственный комитет боится. Когда майор ко мне приходит и говорит: «Конечно, мы всё расследуем, мы обязательно со всем разберемся! Да, я вижу —да, действительно пытали, вот они, ожоги, я приду к тебе». Но не приходит. Я думаю, он хотел, но он боится. Следователь Беляев в разговоре об этом отказе в возбуждении уголовного дела против сотрудников ФСБ (по заявлению Филинкова о пытках. — Ред.) мне заявил, что если бы к нему попало —я не спрашивал его, просто он решил поделиться, что он не боится, —что если бы ему вот дали расследовать против сотрудников, он бы расследовал. Потому что он из ФСБ, а следователь ФСБ не боится. Следователь из Следственного комитета —боится. Судьи — боятся, я уверен. Не публично, нет. Я думаю, им дают сохранить лицо. 2-му Западному окружному военному суду ФСБ минивэн выделила– будем вас возить, как королей, даже на такси не надо тратиться, откуда надо заберем, куда надо привезем. Лицо сохранить.
Но внутри все знают, что происходит. Стараются об этом не думать. Когда видят своих родных, близких —что он не трус. Можно подумать, что оперативники ФСБ —это совсем злодеи, и вот они-то точно уж не боятся. Но они боятся. Оперативники ФСБ —это инструмент, которым люди выше манипулируют. Им рассказывают, что они борются за правое дело. Они хотели бы думать, что они хорошие. Но не получается. Поэтому они пьют. Служба защиты конституционного строя и борьбы с терроризмом (СЗКСиБТ) —это куча алкашей. Это просто пьяницы —действительно, без шуток. Я разговаривал с другими оперативниками, которые с ними работают, не из СЗКСиБТ: это выпивохи, это люди, которые все время синячат. Им страшно. Их картина мира рушится. Они хотят быть хорошими, но не получается.
От них требуют —нужно ловить террористов. От этих бедных людей требуют невозможного —сфабриковать уголовное дело, это не так-то просто. Они могут подкинуть пистолет, они могут подкинуть гранату, хорошо. Вскрыть машину, положить, удалиться. Они могут даже вытереть гранату от отпечатков пальцев. К сожалению, как в фильмах, чужие отпечатки они не могут наложить. Поэтому улики по «пензенскому делу» —без отпечатков пальцев. И гранаты, и пистолет. Просто вытереть-положить —могут. С файлами уже сложнее, в компьютере —это тяжело. Вынужденные действовать, они действуют как угодно.
Как в этой ситуации повел бы себя любой человек, загнанный в угол. Они угрожают, они бьют. Они используют действенные средства: «Не хочешь говорить? А в соседней комнате будет твоя жена». Как жена Игоря Шишкина, Татьяна Созинова. Они подкинут тебе наркотики, ты все равно сядешь. Так облегчи свою судьбу! Как Зорин**: у человека в крови пять видов наркотических веществ, пять! Все —синтетические. У него изымают МДМА и марихуану. МДМА в крови нет, марихуаны нет. Есть пять других. Подкинули —не те подкинули. Знали, что наркоман. С наркотиками прогадали: вроде популярные подкинули, но не те.
Много требуют от оперативников СЗКСиБТ. Ладно, не требуют. Ни следователи следственных отделов ФСБ не требуют —говорят «ладно, так сойдет». Как мой следователь, как Геннадий Беляев. После того как Бондарев набрал ему опрос и позвал: «Генка!». Беляев сел за компьютер, и пока Бондарев в туалете отливал и кричал ему: «Ну че, Генка, нормально там или совсем плохо?» Беляев просто молча удалял абзацы и набирал их сам. Нормально, думает. То есть думает, что плохо, но ничего не скажет. Хорошо Бондарев потрудился: притащил, запытал. Всё, Филинков готов всё подписать. Бондарев трое суток почти не спал. Потом, наверное, снова нажрался.
Прокуратура: «Судебное разбирательство проведено объективно, всесторонне…» Это что вообще?! Господин прокурор, вы как вообще себя ощущаете после таких слов? Вы как домой придете? Вашу фамилию знают. Ваше имя вписано в века, всё. «Здравствуйте, внуки! Я подписался в историю». «Объективно», говорит. «Со статьей в соответствии…» —как так?!
Когда уважаемый судья-докладчик излагал суть жалоб апелляционных, он придерживался схемы: «Адвокат Черкасов говорит так-то… в подтверждение чего приводит следующие доказательства…» Мне всё было интересно —когда дело дойдет до изложения возражений, что скажет уважаемый судья-докладчик? Как он применит эту формулу? Я-то просто читал эти возражения, на восьми страницах —это вода. Судья-докладчик молодец. Говорит: «на что прокурор сказал, что не согласен».
Мне больше нечего добавить. Никаких просьб не будет».
Апелляция по делу «Сети». Фото: Татьяна Лиханова / «Новая газета»
Апелляционный военный суд в составе Сергея Бутусова, Сергея Винника и Людмилы Тарлавиной подтвердил приговор первой инстанции, сократив назначенный Юлию Бояршинову срок (5,5 года) на 3 месяца и оставив без изменений наказание Виктору Филинкову — 7 лет колонии.
*Признана в России террористической организацией.
**Егор Зорин — был задержан сотрудниками пензенского УФСБ и находился в их распоряжении 23 часа без процессуального оформления (по мнению других фигурантов дела, его пытали), после чего написал «явку с повинной». Она стала основанием для возбуждения материнского дела «Сети