Архитекторам нужен кодекс чести

Мне всегда вспоминается строчка москвички Цветаевой, обращенная к петербурженке Ахматовой: «Я дарю тебе мой колокольный град…» К огромной моей боли, как москвича в третьем поколении, — сейчас дарить, наверное, уже нечего. Потому что Москва как исторический город не существует. Достаточно попасть на бровку Воробьевых гор, и все становится понятно — нет больше того ощущения полета, что возникало здесь еще три-четыре года назад. Всего лишь две башни «Москва-Сити» появились, и то сбоку — но город сжался, стал маленьким, исчез.
Я представляю ту профессию, которая в огромной степени несет ответственность за исчезновение исторических городов. Мне больно и крайне стыдно. Но это не значит, что эта профессия фатально запрограммирована на уничтожение прошлого, на уничтожение истории. Большую часть своей профессиональной жизни я занимаюсь проектированием новых зданий, реконструкцией исторических комплексов. Смею думать, что родной город я не испортил своей работой, хотя построил несколько остро авангардных зданий. Я абсолютно убежден, что жесткие требования сохранения исторических городов, выполнение регламентов, требований охраны памятников — не ограничивают творчество, а только его стимулируют. Современная архитектура вполне может уживаться в исторических городах, вносить в них какие-то новые краски, обогащать, не нарушая целого. Архитектура — может быть, единственный до XXI века из видов искусств, которому свойственна была наибольшая близость к вечности. Которая была свободна от такого тотального проникновения в профессию массовой культуры. К сожалению, в наше время массовая культура, цинизм и эпатаж проникают и в нашу профессию, она становится объектом дешевой попсы, и это общемировая тенденция.
Но все не так глобально, не так тотально, как во многих других видах искусства. Париж сохранился как Париж, он целен, в нем сохранилась атмосфера конца XIX века. Прага сохранилась как Прага. И там есть удачные примеры современных включений — «танцующий дом» Фрэнка Гэри на набережной Влтавы стал достопримечательностью города, не разрушил его ауры, потому что выдержан в тех масштабных критериях, в которых сложился исторический город. Самое главное — это масштаб. Попадаем в масштаб, ритмику города, его дыхание — это естественная клетка, хотя она может иметь какие-то свои индивидуальные особенности. Все остальное — это онкология, градостроительная онкология.
Мне представляется, что у Петербурга пока еще шанс есть. То, что он очень мал — это правда. Мы так же чувствовали себя на Патриарших прудах, когда стояли в пикетах и, взявшись за руки, не пропускали на стройку технику и горючее. И стройка задохнулась в течение недели. Но мы чувствовали себя как муравей, на которого надвигается асфальтоукладчик. Это общее ощущение, никуда от него не денешься. Но с другой стороны — а куда деться от собственной совести?
Наш пикет был абсолютно грамотно выстроен, и даже милиция сохраняла нейтралитет, только пресекала попытки провокаций. Вот это очень важный момент — все должно быть в рамках закона, и отношения с представителями власти должны выстраиваться очень корректно.
Да, наша профессия несет огромную ответственность. Вот в конкурсе на проект Газпрома победил самый жалкий проект. И это демонстрирует уровень мышления и уровень вкусов наших власть имущих, которые выбирали. Сам по себе конкурс был ужасен, но в нем участвовали профессионалы. Здесь несколько проблем сразу: с одной стороны, демонстрация жалкого, пещерного, дикого уровня вкусов тех, кто определяет лучший проект. Выбран был какой-то образец строительства в Эмиратах.
Коррупция ведь есть и в Италии, известной смычкой мафии с властными структурами. Но даже коррумпированной власти не приходит в голову построить небоскреб посреди Рима. Другие понятия. А у нас можно, запросто.
Но есть и вторая проблема — в конкурсе были приглашены участвовать мировые архитектурные звезды. И ни у одного не возникло мысли, что это неприлично. Вот это уже болезнь профессии. Назрела острая цеховая необходимость разработки морального кодекса, кодекса чести архитектора. Вот как у физиков, создающих водородную бомбу, как у биологов, делающих бактериологическое оружие — у архитекторов тоже должны быть свои табу. И мы должны договориться и подписаться под этим. Что в исторических городах категорически нельзя никакого высотного строительства, и кто на это идет — должен подвергаться остракизму, полному профессиональному бойкоту.

Записала Татьяна ЛИХАНОВА

Справка «Новой»
Никита Шангин — архитектор, автор проекта реконструкции Большого театра в Москве и один из активистов движения за спасение Патриарших прудов.