Остров надежды
Уже 15 лет монастырь на ладожском острове Коневец принимает на лето детей-инвалидов. Программа, предложенная благотворительной организацией «Кедр», стала первым в стране опытом успешного партнерства государства, церкви и общества. А для тысяч особых детей — шансом выжить в бушующем вокруг мире.
После коррекционных школ детей-инвалидов направляют в психоневрологические интернаты, больше похожие на тюрьму
Кедров ковчег
У нее обезоруживающая улыбка. Живой взгляд открытого навстречу этому миру, ко всему любопытного человека. Оля — инвалид. Родителей нет. То есть они где-то, наверное, есть. Но не рядом с ней. Рядом — воспитатели из ее дома-интерната и товарищи. Товарищи по несчастью — сказала бы, видя, с каким трудом многим из них дается каждый шаг, каждое движение. Но у них такие счастливые лица!
Александра Ильинична Сердитова тоже всегда была рядом — с тех самых пор, как созданная ею благотворительная организация «Кедр» открыла для них Остров Надежды. Для сотен мальчишек и девчонок, проходящих по формальным спискам как дети с отклонениями в физическом и психическом развитии, таким островом стал Коневец.
Без малого 600 лет назад к его берегам прибило суденышко преподобного Арсения, ищущего уединенное место для основания обители. А в 1994-м сюда же вынесло и едва не сгинувшую в бюрократическом море лодку «Кедра». Первые попытки обрести твердую почву под ногами натыкались на препоны чиновников, заслоняющихся строкой закона об отделении церкви от государства. Да и в самой церкви поначалу идею создания на Коневце реабилитационного детского лагеря восприняли настороженно: как впишется в монастырский устав эта мирская затея?
— Когда мы первые годы привозили сюда ребятишек, это был настоящий шок для монастыря, — вспоминает Александра Ильинична. — Увидев детей на костылях, на инвалидных колясках, некоторые из братьев просто прятались по кельям. И тогдашнего настоятеля, отца Назария, в епархии поначалу «били» за нашу программу. Но он не отступился, сумел словом и делом доказать праведность нашего начинания. Постепенно и отношение братии стало меняться — прониклись, наблюдая, как эти дети стараются не просто выживать, но быть не озлобленными, а добросердечными.
За минувшие 15 лет программа «Кедр-Коневец» стала признанным эффективным проектом, ее уже ставят в пример как образец реального партнерства государства, церкви и общества. Свыше 3000 детей-инвалидов не просто побывали здесь на отдыхе, прошли курс реабилитации, но и приобщились к живой родной истории, обрели духовную поддержку и получили шанс стать востребованными. Добровольные помощники из числа людей творческих профессий обучают их живописи, гончарному делу, шитью, занимаются музыкой и танцами. В дальнейшем обретенные ремесленные навыки могут дать ощутимое подспорье в их непростой жизни. Выходящие из ребячьих рук самобытные расписные деревянные или керамические поделки, восхитительные куклы — куда более достойная сувенирная продукция для признанного мирового туристического центра, чем тот китайский ширпотреб, которым завалены нынче петербургские прилавки.
Спасенные вместе
— Вообще присутствие детей на острове полезно уже хотя бы тем, что ребенок не находится в современном городе, — убежден нынешний настоятель Коневского монастыря отец Александр. — Действительность ведь такова, что теперь грех возведен в ранг добродетели, происходит некая подмена понятий, все перевернуто с ног на голову. А ребенок должен истинные ценности знать. Здесь дети общаются с людьми, которые знают эти ценности и пытаются их придерживаться. Пытаются — потому что все, кто здесь есть в монастыре, сами бывшие пионеры-комсомольцы. Вот всей душой стараемся с божьей помощью как-то выкарабкаться. И для братии такое общение полезно.
А мне подумалось, что нужно это и всякому из нас — более-менее благополучных. Когда видишь, как они, несущие свой крест отказников, скрюченные ДЦП или лишенные возможности говорить, просто светятся счастьем от такой малости — возможности вырваться из четырех стен и вдохнуть полной грудью вольный воздух, отогреться в тепле человеческого участия, ощутив, что ты не один, что ты нужен, что кто-то радуется каждому маленькому твоему успеху, — наши собственные, еще вчера казавшиеся такими серьезными проблемы, представляются ничтожными. И глядя на этих стойких оловянных солдатиков, каждый день ведущих невидимое миру сражение за жизнь, испытываешь нестерпимое чувство стыда за собственную слабину и грех уныния, знакомый всякому из нас — здоровых, взрослых людей о двух ногах и двух вполне себе работоспособных руках.
Здесь никто не принуждает детей к воцерковлению. Да, включаясь в монастырскую жизнь просто по факту своего здесь пребывания, они получают возможность постигать ее не из книжек, а через непосредственное общение. Священники и монахи открыты к нему, охотно беседуют с мальчишками и девчонками, если те сами задают им вопросы, рано или поздно встающие перед всяким мыслящим существом. Кто-то принимает крещение. Что остается его внутренним, интимным делом.
— Дети относятся к этому гораздо целомудреннее, чем взрослые, — замечает Александра Ильинична. — Порой даже воспитатель не знает, что ребенок решил креститься.
А игумен Александр формулирует главный принцип взаимоотношений «Кедра» с обителью так: «Взаимное уважение и свобода выбора».
Оттепель Зимней войны
Еще один урок, который дает Коневец, — это опять-таки живой, а не книжный урок понимания и примирения. Земли обители, ведущей свою историю с конца XIV века, не раз переходили в разные руки. Дважды, в 1577 и 1610 г., остров захватывали шведы. После октябрьского переворота 1917 г. монастырь оказался на территории Финляндии. С 1930 г. его настоятелем был игумен Маврикий, до монашества служивший связным генерала Маннергейма. К началу Зимней войны на острове разместились штаб и две батареи береговой артиллерии финской армии, но монастырь существовал здесь вплоть до 1940 г.
К окончанию тех военных действий все храмы, кроме Никольского, оказались разоренными.
Последние монахи из остававшейся на острове братии покинули отошедший к Советскому Союзу Коневец в августе 1944-го. На их месте обосновалась военно-морская часть, на целые десятилетия святые земли были отданы под испытания новых орудий убийства — в том числе химических. Только в 1990 г. монастырь был возвращен Санкт-Петербургской епархии.
Назначенный настоятелем отец Назарий нашел его в полном запустении и разрухе. Очищение и возрождение шло трудно. Денег ни на что не доставало. Первое время роль колоколов исполняли подвешенные на звоннице обрезанные газовые баллоны и брошенные военными торпедные сопла.
Все эти годы одними из постоянных и преданных помощников были финны — почти все часовни, купола и кровли восстановлены на пожертвования граждан Суоми.
— Финны помогали с самого начала возрождения обители, — говорит отец Александр. — За счет финского общества «Коневец» воссоздан иконостас нижнего храма, регулярную поддержку оказывает и правительство города Куопио. Приезжают самые разные люди — от студентов до пенсионеров. Раза три за лето такой вот трудовой десант высаживается. И мне очень нравится с ними работать: поставишь задачу — и можно не проверять. Знаешь, что сделают все по совести. Что ими движет? Любовь к Богу и к людям, к этой земле — вот и все. Наверное, финны по-разному оценивают нашу непростую общую историю. Но, сколько с ними общаюсь, ни одного носящего обиду не видел. Славные люди, самодостаточные, сами очень гостеприимные и трудолюбивые.
Прекрасное — далеко
Вот уже десять лет «Кедр» проводит на Коневце летний фестиваль «Остров надежды». Готовятся к нему целый год — ставят концертные номера, репетируют, шьют костюмы. И совершается чудо: когда даже немые поют. Жестово-мимическому пению обучают своих воспитанников педагоги школы-интерната № 1 для глухих детей. Они не слышат звучащей фонограммы, но вдохновенно передают смысл и настроение песни пластикой рук, мимикой, удивительно гармоничными движениями.
Тут сам теряешь дар речи, комок подкатывает к горлу. А как они поддерживают друг друга, переживают, с какой благодарностью принимают выступление гостей — тоже давних друзей «Кедра», актеров театра-студии Петербургского университета, вовлекающих их в свою игру. В прошлом году во время представления вдруг хлынул дождь. Дети в «зале» (поляна с расставленными на ней лавочками) укрылись под зонтами. Но вот один мальчик, солидаризируясь с мокнущими актерами, закрыл свой зонт. За ним — и все другие дети. А вы говорите — инвалиды, отставание в развитии… Сами мы инвалиды; во многом куда большие, нежели они.
Лена уже взрослая девушка. Нескладная, взгляд исподлобья, бормочет что-то сама с собой, ругается порой на кого-то невидимого — такой увидела ее еще утром. А сейчас она выходит на импровизированную сцену, выпрямившись, какое-то даже кокетство проступает в ее походке, лицо будто разгладилось, осветилось радостью. Она поет — удивительно чистым, звонким голосом: «Прекрасное далеко, не будь ко мне жестоко…»
По закону дети с отклонениями в развитии могут оставаться в специализированных интернатах и коррекционных школах до 18 лет. Иногда удается задержаться до 23–24, и тут ссылки на ограниченные умственные возможности, не позволяющие окончить курс в отведенные сроки, оказываются спасительной соломинкой, которая позволяет отсрочить их переход во «взрослый» мир. Для большинства из них это равносильно пожизненному заключению на строгом режиме. Наше государство не может предложить им ничего, кроме содержания в психоневрологических интернатах для взрослых, больше похожих на тюрьму. Воспитателям страшно и больно передавать ставших им родными детей в руки надзирателей. Но иного выхода нет.
Возможность, которую мы упускаем
С этого года новая напасть — очередная реформа, поделившая инвалидов между разными ведомствами. Годами выстраиваемая система взаимоотношений с педагогами, воспитателями, собранные и сумевшие в непростое время сработаться коллективы — все рушится в одночасье. Финансирование — что о нем говорить… Тот же «Кедр» регулярно подает заявки, участвует в конкурсах на право получения того или иного лота по профильным программам. При этом порой приходится конкурировать и с организациями-однодневками, наспех созданными под какой-то грант.
— Я не жалуюсь, не хочу никого критиковать, понимаю все объективные сложности, — подчеркивает Александра Сердитова. — В том же Комитете по молодежной политике мы находим понимание. За 15 лет существования «Кедр», казалось бы, сумел доказать — мы не просители, мы партнеры государства. И, смею утверждать, достойные партнеры. За все эти годы никто из многочисленных проверяющих не смог упрекнуть нас в каких-то нарушениях, сказать, что мы что-то потратили нецелевым образом. Значит, заслужили и другое отношение.
Да, финансы им выделяются — «по мере возможностей», от случая к случаю. Понятное дело, далеко не в том объеме, что был бы адекватен реальным затратам. В одном году дали на питание детей в летнем лагере, в другом — только разовую субсидию на проведение фестиваля. Полуразвалившееся здание на Коневце поднимали своими силами, сами же поддерживают его, делая посильный ремонт — разумеется, при участии монастыря и спонсоров, которых тоже находили сами.
Бюджетный кодекс у нас принимался, как говорится, один на всех. И благотворительная организация, выиграв какой-нибудь правительственный грант, сначала должна своими силами осуществить проект, отчитаться — только после этого ей перечислят положенные средства. Но тот же «Кедр» ведь не коммерческая структура, у них нет прибыли, откуда деньги вперед взять? Если до кризиса еще удавалось перекручиваться, оформляя кредиты, то теперь и кредит никто не даст.
— Ничего, детей мы прокормим, — не унывает Александра Ильинична. — Но и государству пора взрослеть, пересматривать отношение к благотворительным организациям. Я понимаю, что общественное движение тоже имеет много недостатков — оно разрозненное, незрелое. Тем более нужно ценить, а не топтать то, что сумело прорасти. Иначе останется только бюрократически заорганизованное, бездушное, закоснелое. Мы понимаем, всем сейчас трудно. И не ропщем. Финансовая сторона вопроса — это только буква «А», за которой идет еще целый алфавит проблем. Главной из которых остается отсутствие разумной, логически выстроенной системы, четкой государственной политики. Без нее мы и это поколение потеряем.
В бизнесе есть такое понятие — «упущенная выгода». Так, может, пора задуматься и о цене упущенной возможности, когда речь идет о наших детях?
— Увидимся! — машут они на прощанье, перекрикивая шум запустившего двигатель судна, оставляющего остров. Остров Надежды.
Кедров ковчег
У нее обезоруживающая улыбка. Живой взгляд открытого навстречу этому миру, ко всему любопытного человека. Оля — инвалид. Родителей нет. То есть они где-то, наверное, есть. Но не рядом с ней. Рядом — воспитатели из ее дома-интерната и товарищи. Товарищи по несчастью — сказала бы, видя, с каким трудом многим из них дается каждый шаг, каждое движение. Но у них такие счастливые лица!
Александра Ильинична Сердитова тоже всегда была рядом — с тех самых пор, как созданная ею благотворительная организация «Кедр» открыла для них Остров Надежды. Для сотен мальчишек и девчонок, проходящих по формальным спискам как дети с отклонениями в физическом и психическом развитии, таким островом стал Коневец.
Без малого 600 лет назад к его берегам прибило суденышко преподобного Арсения, ищущего уединенное место для основания обители. А в 1994-м сюда же вынесло и едва не сгинувшую в бюрократическом море лодку «Кедра». Первые попытки обрести твердую почву под ногами натыкались на препоны чиновников, заслоняющихся строкой закона об отделении церкви от государства. Да и в самой церкви поначалу идею создания на Коневце реабилитационного детского лагеря восприняли настороженно: как впишется в монастырский устав эта мирская затея?
— Когда мы первые годы привозили сюда ребятишек, это был настоящий шок для монастыря, — вспоминает Александра Ильинична. — Увидев детей на костылях, на инвалидных колясках, некоторые из братьев просто прятались по кельям. И тогдашнего настоятеля, отца Назария, в епархии поначалу «били» за нашу программу. Но он не отступился, сумел словом и делом доказать праведность нашего начинания. Постепенно и отношение братии стало меняться — прониклись, наблюдая, как эти дети стараются не просто выживать, но быть не озлобленными, а добросердечными.
За минувшие 15 лет программа «Кедр-Коневец» стала признанным эффективным проектом, ее уже ставят в пример как образец реального партнерства государства, церкви и общества. Свыше 3000 детей-инвалидов не просто побывали здесь на отдыхе, прошли курс реабилитации, но и приобщились к живой родной истории, обрели духовную поддержку и получили шанс стать востребованными. Добровольные помощники из числа людей творческих профессий обучают их живописи, гончарному делу, шитью, занимаются музыкой и танцами. В дальнейшем обретенные ремесленные навыки могут дать ощутимое подспорье в их непростой жизни. Выходящие из ребячьих рук самобытные расписные деревянные или керамические поделки, восхитительные куклы — куда более достойная сувенирная продукция для признанного мирового туристического центра, чем тот китайский ширпотреб, которым завалены нынче петербургские прилавки.
Привет, Коневец!
Спасенные вместе
— Вообще присутствие детей на острове полезно уже хотя бы тем, что ребенок не находится в современном городе, — убежден нынешний настоятель Коневского монастыря отец Александр. — Действительность ведь такова, что теперь грех возведен в ранг добродетели, происходит некая подмена понятий, все перевернуто с ног на голову. А ребенок должен истинные ценности знать. Здесь дети общаются с людьми, которые знают эти ценности и пытаются их придерживаться. Пытаются — потому что все, кто здесь есть в монастыре, сами бывшие пионеры-комсомольцы. Вот всей душой стараемся с божьей помощью как-то выкарабкаться. И для братии такое общение полезно.
А мне подумалось, что нужно это и всякому из нас — более-менее благополучных. Когда видишь, как они, несущие свой крест отказников, скрюченные ДЦП или лишенные возможности говорить, просто светятся счастьем от такой малости — возможности вырваться из четырех стен и вдохнуть полной грудью вольный воздух, отогреться в тепле человеческого участия, ощутив, что ты не один, что ты нужен, что кто-то радуется каждому маленькому твоему успеху, — наши собственные, еще вчера казавшиеся такими серьезными проблемы, представляются ничтожными. И глядя на этих стойких оловянных солдатиков, каждый день ведущих невидимое миру сражение за жизнь, испытываешь нестерпимое чувство стыда за собственную слабину и грех уныния, знакомый всякому из нас — здоровых, взрослых людей о двух ногах и двух вполне себе работоспособных руках.
Здесь никто не принуждает детей к воцерковлению. Да, включаясь в монастырскую жизнь просто по факту своего здесь пребывания, они получают возможность постигать ее не из книжек, а через непосредственное общение. Священники и монахи открыты к нему, охотно беседуют с мальчишками и девчонками, если те сами задают им вопросы, рано или поздно встающие перед всяким мыслящим существом. Кто-то принимает крещение. Что остается его внутренним, интимным делом.
— Дети относятся к этому гораздо целомудреннее, чем взрослые, — замечает Александра Ильинична. — Порой даже воспитатель не знает, что ребенок решил креститься.
А игумен Александр формулирует главный принцип взаимоотношений «Кедра» с обителью так: «Взаимное уважение и свобода выбора».
Оттепель Зимней войны
Еще один урок, который дает Коневец, — это опять-таки живой, а не книжный урок понимания и примирения. Земли обители, ведущей свою историю с конца XIV века, не раз переходили в разные руки. Дважды, в 1577 и 1610 г., остров захватывали шведы. После октябрьского переворота 1917 г. монастырь оказался на территории Финляндии. С 1930 г. его настоятелем был игумен Маврикий, до монашества служивший связным генерала Маннергейма. К началу Зимней войны на острове разместились штаб и две батареи береговой артиллерии финской армии, но монастырь существовал здесь вплоть до 1940 г.
К окончанию тех военных действий все храмы, кроме Никольского, оказались разоренными.
Последние монахи из остававшейся на острове братии покинули отошедший к Советскому Союзу Коневец в августе 1944-го. На их месте обосновалась военно-морская часть, на целые десятилетия святые земли были отданы под испытания новых орудий убийства — в том числе химических. Только в 1990 г. монастырь был возвращен Санкт-Петербургской епархии.
Назначенный настоятелем отец Назарий нашел его в полном запустении и разрухе. Очищение и возрождение шло трудно. Денег ни на что не доставало. Первое время роль колоколов исполняли подвешенные на звоннице обрезанные газовые баллоны и брошенные военными торпедные сопла.
Все эти годы одними из постоянных и преданных помощников были финны — почти все часовни, купола и кровли восстановлены на пожертвования граждан Суоми.
— Финны помогали с самого начала возрождения обители, — говорит отец Александр. — За счет финского общества «Коневец» воссоздан иконостас нижнего храма, регулярную поддержку оказывает и правительство города Куопио. Приезжают самые разные люди — от студентов до пенсионеров. Раза три за лето такой вот трудовой десант высаживается. И мне очень нравится с ними работать: поставишь задачу — и можно не проверять. Знаешь, что сделают все по совести. Что ими движет? Любовь к Богу и к людям, к этой земле — вот и все. Наверное, финны по-разному оценивают нашу непростую общую историю. Но, сколько с ними общаюсь, ни одного носящего обиду не видел. Славные люди, самодостаточные, сами очень гостеприимные и трудолюбивые.
Прекрасное — далеко
Вот уже десять лет «Кедр» проводит на Коневце летний фестиваль «Остров надежды». Готовятся к нему целый год — ставят концертные номера, репетируют, шьют костюмы. И совершается чудо: когда даже немые поют. Жестово-мимическому пению обучают своих воспитанников педагоги школы-интерната № 1 для глухих детей. Они не слышат звучащей фонограммы, но вдохновенно передают смысл и настроение песни пластикой рук, мимикой, удивительно гармоничными движениями.
Тут сам теряешь дар речи, комок подкатывает к горлу. А как они поддерживают друг друга, переживают, с какой благодарностью принимают выступление гостей — тоже давних друзей «Кедра», актеров театра-студии Петербургского университета, вовлекающих их в свою игру. В прошлом году во время представления вдруг хлынул дождь. Дети в «зале» (поляна с расставленными на ней лавочками) укрылись под зонтами. Но вот один мальчик, солидаризируясь с мокнущими актерами, закрыл свой зонт. За ним — и все другие дети. А вы говорите — инвалиды, отставание в развитии… Сами мы инвалиды; во многом куда большие, нежели они.
Лена уже взрослая девушка. Нескладная, взгляд исподлобья, бормочет что-то сама с собой, ругается порой на кого-то невидимого — такой увидела ее еще утром. А сейчас она выходит на импровизированную сцену, выпрямившись, какое-то даже кокетство проступает в ее походке, лицо будто разгладилось, осветилось радостью. Она поет — удивительно чистым, звонким голосом: «Прекрасное далеко, не будь ко мне жестоко…»
По закону дети с отклонениями в развитии могут оставаться в специализированных интернатах и коррекционных школах до 18 лет. Иногда удается задержаться до 23–24, и тут ссылки на ограниченные умственные возможности, не позволяющие окончить курс в отведенные сроки, оказываются спасительной соломинкой, которая позволяет отсрочить их переход во «взрослый» мир. Для большинства из них это равносильно пожизненному заключению на строгом режиме. Наше государство не может предложить им ничего, кроме содержания в психоневрологических интернатах для взрослых, больше похожих на тюрьму. Воспитателям страшно и больно передавать ставших им родными детей в руки надзирателей. Но иного выхода нет.
Возможность, которую мы упускаем
С этого года новая напасть — очередная реформа, поделившая инвалидов между разными ведомствами. Годами выстраиваемая система взаимоотношений с педагогами, воспитателями, собранные и сумевшие в непростое время сработаться коллективы — все рушится в одночасье. Финансирование — что о нем говорить… Тот же «Кедр» регулярно подает заявки, участвует в конкурсах на право получения того или иного лота по профильным программам. При этом порой приходится конкурировать и с организациями-однодневками, наспех созданными под какой-то грант.
— Я не жалуюсь, не хочу никого критиковать, понимаю все объективные сложности, — подчеркивает Александра Сердитова. — В том же Комитете по молодежной политике мы находим понимание. За 15 лет существования «Кедр», казалось бы, сумел доказать — мы не просители, мы партнеры государства. И, смею утверждать, достойные партнеры. За все эти годы никто из многочисленных проверяющих не смог упрекнуть нас в каких-то нарушениях, сказать, что мы что-то потратили нецелевым образом. Значит, заслужили и другое отношение.
Да, финансы им выделяются — «по мере возможностей», от случая к случаю. Понятное дело, далеко не в том объеме, что был бы адекватен реальным затратам. В одном году дали на питание детей в летнем лагере, в другом — только разовую субсидию на проведение фестиваля. Полуразвалившееся здание на Коневце поднимали своими силами, сами же поддерживают его, делая посильный ремонт — разумеется, при участии монастыря и спонсоров, которых тоже находили сами.
Бюджетный кодекс у нас принимался, как говорится, один на всех. И благотворительная организация, выиграв какой-нибудь правительственный грант, сначала должна своими силами осуществить проект, отчитаться — только после этого ей перечислят положенные средства. Но тот же «Кедр» ведь не коммерческая структура, у них нет прибыли, откуда деньги вперед взять? Если до кризиса еще удавалось перекручиваться, оформляя кредиты, то теперь и кредит никто не даст.
— Ничего, детей мы прокормим, — не унывает Александра Ильинична. — Но и государству пора взрослеть, пересматривать отношение к благотворительным организациям. Я понимаю, что общественное движение тоже имеет много недостатков — оно разрозненное, незрелое. Тем более нужно ценить, а не топтать то, что сумело прорасти. Иначе останется только бюрократически заорганизованное, бездушное, закоснелое. Мы понимаем, всем сейчас трудно. И не ропщем. Финансовая сторона вопроса — это только буква «А», за которой идет еще целый алфавит проблем. Главной из которых остается отсутствие разумной, логически выстроенной системы, четкой государственной политики. Без нее мы и это поколение потеряем.
В бизнесе есть такое понятие — «упущенная выгода». Так, может, пора задуматься и о цене упущенной возможности, когда речь идет о наших детях?
— Увидимся! — машут они на прощанье, перекрикивая шум запустившего двигатель судна, оставляющего остров. Остров Надежды.
Татьяна ЛИХАНОВА