Борис стругацкий: «в поддержку решения правительства петербурга не выступал никогда и нигде»

— Борис Натанович, многие из поклонников творчества братьев Стругацких, мягко говоря, недоумевают…
— Даже острить на эту тему не хочется. Поэтому — прямо, в лоб, без экивоков: В ПОДДЕРЖКУ названного РЕШЕНИЯ ПРАВИТЕЛЬСТВА СПб не выступал НИКОГДА и НИГДЕ. Более того, ничего об этом решении не знаю. Процитированное выше сообщение «Петербургского дневника» есть, таким образом, типичное изобретение пресловутых наших «акул пера и гиен ротационных машин».
— Какова ваша действительная позиция в отношении строительства 403-метрового небоскреба на Охте?
— У меня нет по этому поводу никакой позиции. Я ничего не смыслю в архитектуре и глубоко равнодушен к урбанистическим пейзажам. Но я, безусловно, предпочел бы, чтобы городские наши власти занялись лучше проблемами автомобильных пробок и благоустройства питерских дворов.
— Что вы скажете о том, как вашу позицию представил «Петербургский дневник»? Раньше с вашими высказываниями такое приключалось?
— По-моему, это самое обычное дело. Поэтому я не люблю давать интервью по телефону и никогда не выступаю на ТВ. «Самосохранение выступающих — дело рук самих выступающих». Не уберегся. Сам виноват.
— Известно, что резко против башни выступает очень много людей, в том числе те, от чьего мнения, казалось бы, нельзя отмахнуться: Олег Басилашвили, Александр Сокуров, Сергей Юрский, Михаил Пиотровский, Даниил Гранин, Юрий Шевчук, Александр Городницкий, Александр Дольский, Нина Катерли (люди, с которыми вы почти всегда совпадаете во взглядах)… Однако — отмахиваются: решение принимается вопреки общественному мнению, в стиле «как мы хотим, так и будет, а считаться с вами, жалкими людишками, мы не собираемся». Вам не кажется, что такой подход властей мы уже проходили?
— Такой подход возникает всегда, когда в деле замешан мощный административный ресурс и большие, очень большие деньги. Что такое мнение даже самых уважаемых членов общества против сплоченного фронта правящей бюрократии? Впрочем, «не победить тщимся — но лишь честь свою сохранить».
— Не так давно, как представляется, к таким уважаемым членам общества прислушивались. Почему же перестали?
— Не могу припомнить сейчас ничего конкретно, но сильно подозреваю, что «прислушивались» только тогда, когда это не противоречило фундаментальным интересам власть имущих (или, как минимум, наиболее мощной части власть имущих).
— Отвлечемся от того, кому башня нравится, кому не нравится, а кто к ней равнодушен (как вы), и не считает это проблемой. Но ведь спор идет не об этом: оппоненты башни говорят, что по закону нельзя строить небоскреб, а им отвечают рассказами про Эйфелеву башню (которая является чисто инженерным сооружением — в отличие от «Охта-центра») и про большие деньги, которые платит городу Газпром. Как насчет жизни по закону — о чем так любят говорить все наши президенты?
— Что здесь можно сказать? Сказано же, и не раз, и не два, и до нас, и теми, кто покруче нас: закон что дышло. Уже и смысл-то этого слова («дышло») в значительной степени утрачен, а каждому слоган этот по-прежнему понятен и смотрится как нечто безнадежно верное и, похоже, вечное.
— Чем на ваш взгляд, более всего ценен Петербург: архитектурными памятниками, научными и учебными институтами, музеями, театрами, объемом инвестиций, количеством грузов, проходящих через наши порты, числом своих представителей в руководстве страны… Что лично для вас наиболее важно?
— Для меня важнее всего то, что это моя родина. Я родился здесь, живу всю жизнь и, надеюсь, здесь и умру. И если даже допустить ужасную мысль, что количество грузов, проходящих через наши порты, равно как и число наших представителей среди наивысшего начальства сведется вдруг к нулю, — даже при этом чудовищном допущении Питер останется совершенно моим городом и ничего в моих глазах не потеряет.
— Писатель и критик Самуил Лурье недавно, говоря об «Охта-центре», произнес горькие слова: «Если населению предложить единовременно десять тысяч рублей, то девять из десяти человек, думаю, согласятся закопать Медного всадника или снести Смольный собор». Вы с ним согласны?
— О цифрах, наверное, можно было бы поспорить, но суть от этого не изменится. Охотники, безусловно, найдутся. И не за десять даже, а, скажем, за семь с полтиной, и со своим инструментом придут. Потому что все мы — пришельцы из страшноватого нашего прошлого, и именно оно определяет в конечном счете наше сознание. А вовсе не бытие, как нас семьдесят лет учили. Бытие ведь меняется, а сознание — нет. И в этом все дело.

Борис ВИШНЕВСКИЙ