Земля хранит гостайну
Литовское кладбище пос. Барун (Бурятия)
России необходим закон об исторической памяти
На заброшенных гробницах
Высекаю письмена,
Запишу на память птицам
Даты, сроки, имена…
Варлам Шаламов
Трусливые приказы
На семинаре выступали в основном практики, рассказывавшие о том, как и что они сделали, чтобы обнаружить захоронения жертв террора и чтобы почтить их память. Говорили о том, что удалось, и о том, к чему нужно стремиться. И конечно же, о проблемах. Помимо отсутствия финансирования, их две: закрытость архивов МВД и ФСБ, а также отсутствие законодательства, которое регулировало бы отношение общества к местам массовых захоронений жертв советского террора.
Переселенцы, заключенные умирали десятками тысяч — об этом рассказывают, в частности, обнародованные архивные документы. Но где могилы этих людей?
— Существует ежовский приказ о сокрытии мест захоронения — поэтому мы не можем их найти даже там, где они точно должны быть, а если находим, то гораздо меньше, чем должно быть, — заявила Елена Образцова, представлявшая на семинаре тверской мемориальный комплекс «Медное». — Даже по своему «Медному» я не уверена ни по количеству жертв, ни по местам захоронений. Это серьезная проблема: эксгумация не выявляет того гигантского числа жертв, которые были в реальности, — потому что мы основываемся на устных свидетельствах.
— Мы питаемся крохами с информационного пирога, — вторил ей Александр Даниэль, член правления международного «Мемориала». — Мы не знаем даже, сколько расстрельных полигонов было в 1937–38 годах, где они были! Все эти данные наверняка есть, например, в МВД. В архивах сангородков — информация о том, где лежат тысячи людей! Нужна лишь политическая воля, чтобы их открыть, и надо эту волю стимулировать.
— Я читала тысячи расстрельных актов — часто по крупицам информации удается обнаружить места захоронений, причем там, где никто и помыслить не мог! — свидетельствовала Елена Образцова. — Не думаю, что все документы о местах захоронений уничтожены. Они хранятся, и их надо открыть!
— По закону доступ к архивным документам есть у всех граждан России, — объяснила Анна Лаптева, специалист Института развития свободы информации (ИРСИ). — Однако практика такова, что ведомства зачастую эти документы не выдают. Иногда ссылаются на гостайну — хотя в этом случае запрет сохраняется всего на 30 лет. Ссылаются также на принадлежность документов к частной, личной, семейной тайне — тут срок 70 лет либо нужно согласие наследников.
При этом официальная позиция ИРСИ, как заявила Анна Лаптева, такова: сведения о жертвах политических репрессий должны быть общедоступными, так как эта информация касается нарушения прав человека.
— Если вам отказывают в доступе к информации, то, по действующему законодательству, в ответе обязаны указывать причину отказа, с непременной ссылкой на статью и пункт закона, запрещающий выдать информацию, — пояснила Анна Лаптева. — Если этого нет — отказ легко можно обжаловать в суде, и есть положительные прецеденты судебных решений.
Один лишь дедушка Ленин — хороший…
Как оказалось, архивы закрыты не только для российских специалистов, но и для их иностранных коллег, которым право искать там информацию даровано международными договорами.
— Недавно, наконец, был подписан договор с Россией, обозначающий главный принцип: при обнаружении некрополя страна, чьи граждане там похоронены, обустраивает его, а потом государство, на чьей территории он находится, за ним ухаживает, — рассказывал Эйженс Упманис, представлявший Комитет братских могил Латвийской Республики. — Но этот принцип трудно воплотить: на территории Латвии 800 мест захоронений русских солдат, все они обнаружены, за ними ухаживают. А сколько мест захоронений латвийцев на территории России? Как их найти? Минимум 10 тыс. переселенцев погибло на российской земле…
По мнению Эйженса Упманиса, надо собирать информацию — и для этого опять же необходим доступ к архивам российских ведомств. По существующему договору этот доступ должен быть предоставлен, однако организовать работу крайне сложно. Например, двое латвийских ученых, наиболее серьезно занимавшиеся исследованиями архивов, сейчас не имеют возможности продолжать: один встречает множество различных бюрократических преград, а другому просто не дают российскую визу.
— Доступ в архивы сокращается год от года, и надо признать, что это — часть последовательной государственной политики по сокрытию правды о страшной трагедии террора, — заявил Александр Марголис. — Дмитрий Лихачев, сам сидевший на Соловках, писал, что существует миф, будто репрессии ограничиваются в основном 37-м годом. На самом же деле они начались с 18-го года, еще до объявления красного террора! Поэтому попытка называть репрессии «сталинскими» — это полуправда: машина была запущена раньше.
Отголоски мифа о том, что Сталин — плохой, а Ленин — хороший, по мнению Александра Марголиса, живы до сих пор. И доказательства этого он видит в том, что доступ к более давним архивным материалам получить невозможно, в отличие от более поздних документов. Отсюда, как считает эксперт, и болезненная реакция властей по поводу захоронений, обнаруженных в Петропавловской крепости.
— Закрытость документов послереволюционной эпохи вызывает вопросы. Тут-то уж все сроки давности давно прошли! — уверен Александр Даниэль.
Пропрезидентские упования
Отсутствие в законах термина «мемориальное кладбище жертв политических репрессий» создает тем, кто борется за наше прошлое, множество дополнительных проблем.
— Единственный закон, которым можно пользоваться в данном случае, — это общий закон о погребении и похоронном деле, — пояснила юрист Анна Лаптева. — Причем создание мемориалов целиком отдано на откуп органам местного самоуправления, хотя каким образом они должны это делать, в законе не прописано.
— Переложить приведение в порядок некрополей и уход за ними на местное самоуправление — это просто превратить закон в пустой звук, — заявил Александр Марголис. — Этот закон даже не надо саботировать (чем так привыкли заниматься власти по доброй русской традиции) — его просто нет. Например, Ржевский полигон, на котором находятся захоронения расстрелянных — собственность Минобороны. Как муниципалы могут там действовать?
По мнению Марголиса, некоммерческие организации, которые тащат на себе дело сохранения исторической памяти последние двадцать лет, должны начать давить на законодателей.
— Это давление имеет шанс увенчаться успехом, и надежду на это мне дают три фразы из выступления Дмитрия Медведева, — поделился Александр Давидович. — Первая — о том, что 90% молодых людей не смогли назвать ни одного известного человека, пострадавшего в годы репрессий. Я как действующий преподаватель разделяю тревогу по поводу массового беспамятства молодежи. Вторая мысль президента: «Репрессиям подверглись 52 миллиона человек, 10 миллионов были расстреляны. Этому нет оправдания, нельзя оправдывать тех, кто уничтожал свой народ, никакое развитие страны, никакие ее успехи, амбиции не могут достигаться ценой человеческого горя и потерь». И я бы подписался под каждым словом. Но, к сожалению, есть дистанция между словами и делами. Высшая школа сейчас насыщается учебниками, где Сталина называют эффективным менеджером, а репрессии — необходимым злом на пути индустриализации. Наконец, третье высказывание президента: «Должна быть продолжена работа по поиску массовых захоронений и реабилитации убитых». Могу сказать, что в Петербурге этому наказу президента власть точно не следует: никакой помощи от нее мы не получаем, никакой работы в этом направлении не ведется.
Чепуха беззаконная
Отец Кирилл Каледа, настоятель храма святых новомучеников и исповедников российских в Бутове, заявил, что в последнее время в РПЦ стали внимательнее относиться к проблеме захоронений жертв репрессий.
— Как ни смешно, нормативный акт по сохранению мест захоронений имеется и выполняется, — мрачно пошутил священнослужитель. — В 1989 году был принят указ Верховного совета СССР, до сих пор не отмененный, который гласит, что «местные советы народных депутатов, НКО и органы общественной самодеятельности должны оказывать помощь реабилитируемым в создании памятников репрессированным и содержании в надлежащем порядке мест их захоронений». То есть вся эта работа возложена… на самих жертв репрессий! Остальные упомянутые лишь «оказывают им помощь»! Значит — закон выполняется…
Отец Кирилл согласился с остальными участниками семинара в том, что России необходимо создать нормальный закон об исторической памяти, который описывал бы все упомянутые выше проблемы.
— Без этого получается какая-то чепуха, — отметил настоятель. — Даже когда власти готовы выделить деньги на создание мемориала, мы не можем их получить! Так было с Музеем политических репрессий: администрация московской области нашла средства, но ее юристы не обнаружили законной возможности выделить их из бюджета…
По мнению Александра Марголиса, будущий закон должен позволить закреплять за некрополями, а также за местами массовых казней, за сохранившимися остатками лагерей статус объекта наследия, охраняемого государством, — так же, как это сделали поляки с Аушвицем.
Пока же, согласились участники семинара, положение с исторической памятью в области советского террора в России иначе как позором назвать нельзя. Причем позор этот — мировой…
— Литовцы хотели установить в городе Якутске памятник ссыльным, — припомнил Александр Даниэль. — Но Россия, нарушив предшествовавшие договоренности, этот памятник принять отказалась. Теперь он стоит в Вильнюсе, и на нем есть надпись, рассказывающая об этой истории. При всем моем уважении к городу Якутску туристы Вильнюс посещают куда активнее, соответственно, и внимания к себе памятник привлекает явно больше…
На заброшенных гробницах
Высекаю письмена,
Запишу на память птицам
Даты, сроки, имена…
Варлам Шаламов
21–22 октября в Музее политической истории прошел Второй международный семинар экспертов «Забытые могилы». Специалисты из России, Латвии, Литвы и Польши говорили о проблемах поиска и мемориализации мест захоронений жертв государственного террора советской эпохи. Организаторами, помимо музея, выступили НИЦ «Мемориал», а также генконсульства Польши и Литовской Республики.
«День памяти жертв политических репрессий будет отмечаться через неделю, 30 октября, — сказал Александр Марголис, представлявший НИЦ «Мемориал». — Хочется верить, что хотя бы в этот день возобладает не тенденция к замалчиванию, а точка зрения президента страны Медведева: «Память о жертвах террора должна быть равнозначна памяти о воинах, погибших в годы Великой Отечественной войны».
Трусливые приказы
На семинаре выступали в основном практики, рассказывавшие о том, как и что они сделали, чтобы обнаружить захоронения жертв террора и чтобы почтить их память. Говорили о том, что удалось, и о том, к чему нужно стремиться. И конечно же, о проблемах. Помимо отсутствия финансирования, их две: закрытость архивов МВД и ФСБ, а также отсутствие законодательства, которое регулировало бы отношение общества к местам массовых захоронений жертв советского террора.
Переселенцы, заключенные умирали десятками тысяч — об этом рассказывают, в частности, обнародованные архивные документы. Но где могилы этих людей?
— Существует ежовский приказ о сокрытии мест захоронения — поэтому мы не можем их найти даже там, где они точно должны быть, а если находим, то гораздо меньше, чем должно быть, — заявила Елена Образцова, представлявшая на семинаре тверской мемориальный комплекс «Медное». — Даже по своему «Медному» я не уверена ни по количеству жертв, ни по местам захоронений. Это серьезная проблема: эксгумация не выявляет того гигантского числа жертв, которые были в реальности, — потому что мы основываемся на устных свидетельствах.
— Мы питаемся крохами с информационного пирога, — вторил ей Александр Даниэль, член правления международного «Мемориала». — Мы не знаем даже, сколько расстрельных полигонов было в 1937–38 годах, где они были! Все эти данные наверняка есть, например, в МВД. В архивах сангородков — информация о том, где лежат тысячи людей! Нужна лишь политическая воля, чтобы их открыть, и надо эту волю стимулировать.
— Я читала тысячи расстрельных актов — часто по крупицам информации удается обнаружить места захоронений, причем там, где никто и помыслить не мог! — свидетельствовала Елена Образцова. — Не думаю, что все документы о местах захоронений уничтожены. Они хранятся, и их надо открыть!
— По закону доступ к архивным документам есть у всех граждан России, — объяснила Анна Лаптева, специалист Института развития свободы информации (ИРСИ). — Однако практика такова, что ведомства зачастую эти документы не выдают. Иногда ссылаются на гостайну — хотя в этом случае запрет сохраняется всего на 30 лет. Ссылаются также на принадлежность документов к частной, личной, семейной тайне — тут срок 70 лет либо нужно согласие наследников.
При этом официальная позиция ИРСИ, как заявила Анна Лаптева, такова: сведения о жертвах политических репрессий должны быть общедоступными, так как эта информация касается нарушения прав человека.
— Если вам отказывают в доступе к информации, то, по действующему законодательству, в ответе обязаны указывать причину отказа, с непременной ссылкой на статью и пункт закона, запрещающий выдать информацию, — пояснила Анна Лаптева. — Если этого нет — отказ легко можно обжаловать в суде, и есть положительные прецеденты судебных решений.
Один лишь дедушка Ленин — хороший…
Как оказалось, архивы закрыты не только для российских специалистов, но и для их иностранных коллег, которым право искать там информацию даровано международными договорами.
— Недавно, наконец, был подписан договор с Россией, обозначающий главный принцип: при обнаружении некрополя страна, чьи граждане там похоронены, обустраивает его, а потом государство, на чьей территории он находится, за ним ухаживает, — рассказывал Эйженс Упманис, представлявший Комитет братских могил Латвийской Республики. — Но этот принцип трудно воплотить: на территории Латвии 800 мест захоронений русских солдат, все они обнаружены, за ними ухаживают. А сколько мест захоронений латвийцев на территории России? Как их найти? Минимум 10 тыс. переселенцев погибло на российской земле…
По мнению Эйженса Упманиса, надо собирать информацию — и для этого опять же необходим доступ к архивам российских ведомств. По существующему договору этот доступ должен быть предоставлен, однако организовать работу крайне сложно. Например, двое латвийских ученых, наиболее серьезно занимавшиеся исследованиями архивов, сейчас не имеют возможности продолжать: один встречает множество различных бюрократических преград, а другому просто не дают российскую визу.
— Доступ в архивы сокращается год от года, и надо признать, что это — часть последовательной государственной политики по сокрытию правды о страшной трагедии террора, — заявил Александр Марголис. — Дмитрий Лихачев, сам сидевший на Соловках, писал, что существует миф, будто репрессии ограничиваются в основном 37-м годом. На самом же деле они начались с 18-го года, еще до объявления красного террора! Поэтому попытка называть репрессии «сталинскими» — это полуправда: машина была запущена раньше.
Отголоски мифа о том, что Сталин — плохой, а Ленин — хороший, по мнению Александра Марголиса, живы до сих пор. И доказательства этого он видит в том, что доступ к более давним архивным материалам получить невозможно, в отличие от более поздних документов. Отсюда, как считает эксперт, и болезненная реакция властей по поводу захоронений, обнаруженных в Петропавловской крепости.
— Закрытость документов послереволюционной эпохи вызывает вопросы. Тут-то уж все сроки давности давно прошли! — уверен Александр Даниэль.
Пропрезидентские упования
Отсутствие в законах термина «мемориальное кладбище жертв политических репрессий» создает тем, кто борется за наше прошлое, множество дополнительных проблем.
— Единственный закон, которым можно пользоваться в данном случае, — это общий закон о погребении и похоронном деле, — пояснила юрист Анна Лаптева. — Причем создание мемориалов целиком отдано на откуп органам местного самоуправления, хотя каким образом они должны это делать, в законе не прописано.
— Переложить приведение в порядок некрополей и уход за ними на местное самоуправление — это просто превратить закон в пустой звук, — заявил Александр Марголис. — Этот закон даже не надо саботировать (чем так привыкли заниматься власти по доброй русской традиции) — его просто нет. Например, Ржевский полигон, на котором находятся захоронения расстрелянных — собственность Минобороны. Как муниципалы могут там действовать?
По мнению Марголиса, некоммерческие организации, которые тащат на себе дело сохранения исторической памяти последние двадцать лет, должны начать давить на законодателей.
— Это давление имеет шанс увенчаться успехом, и надежду на это мне дают три фразы из выступления Дмитрия Медведева, — поделился Александр Давидович. — Первая — о том, что 90% молодых людей не смогли назвать ни одного известного человека, пострадавшего в годы репрессий. Я как действующий преподаватель разделяю тревогу по поводу массового беспамятства молодежи. Вторая мысль президента: «Репрессиям подверглись 52 миллиона человек, 10 миллионов были расстреляны. Этому нет оправдания, нельзя оправдывать тех, кто уничтожал свой народ, никакое развитие страны, никакие ее успехи, амбиции не могут достигаться ценой человеческого горя и потерь». И я бы подписался под каждым словом. Но, к сожалению, есть дистанция между словами и делами. Высшая школа сейчас насыщается учебниками, где Сталина называют эффективным менеджером, а репрессии — необходимым злом на пути индустриализации. Наконец, третье высказывание президента: «Должна быть продолжена работа по поиску массовых захоронений и реабилитации убитых». Могу сказать, что в Петербурге этому наказу президента власть точно не следует: никакой помощи от нее мы не получаем, никакой работы в этом направлении не ведется.
Чепуха беззаконная
Отец Кирилл Каледа, настоятель храма святых новомучеников и исповедников российских в Бутове, заявил, что в последнее время в РПЦ стали внимательнее относиться к проблеме захоронений жертв репрессий.
— Как ни смешно, нормативный акт по сохранению мест захоронений имеется и выполняется, — мрачно пошутил священнослужитель. — В 1989 году был принят указ Верховного совета СССР, до сих пор не отмененный, который гласит, что «местные советы народных депутатов, НКО и органы общественной самодеятельности должны оказывать помощь реабилитируемым в создании памятников репрессированным и содержании в надлежащем порядке мест их захоронений». То есть вся эта работа возложена… на самих жертв репрессий! Остальные упомянутые лишь «оказывают им помощь»! Значит — закон выполняется…
Отец Кирилл согласился с остальными участниками семинара в том, что России необходимо создать нормальный закон об исторической памяти, который описывал бы все упомянутые выше проблемы.
— Без этого получается какая-то чепуха, — отметил настоятель. — Даже когда власти готовы выделить деньги на создание мемориала, мы не можем их получить! Так было с Музеем политических репрессий: администрация московской области нашла средства, но ее юристы не обнаружили законной возможности выделить их из бюджета…
По мнению Александра Марголиса, будущий закон должен позволить закреплять за некрополями, а также за местами массовых казней, за сохранившимися остатками лагерей статус объекта наследия, охраняемого государством, — так же, как это сделали поляки с Аушвицем.
Пока же, согласились участники семинара, положение с исторической памятью в области советского террора в России иначе как позором назвать нельзя. Причем позор этот — мировой…
— Литовцы хотели установить в городе Якутске памятник ссыльным, — припомнил Александр Даниэль. — Но Россия, нарушив предшествовавшие договоренности, этот памятник принять отказалась. Теперь он стоит в Вильнюсе, и на нем есть надпись, рассказывающая об этой истории. При всем моем уважении к городу Якутску туристы Вильнюс посещают куда активнее, соответственно, и внимания к себе памятник привлекает явно больше…
Анджей БЕЛОВРАНИН