Он между нами жил
Раньше начинали так: телеграф принес скорбную весть… Нынче о смерти Рудольфа Баршая я прочел в интернете. Тотчас появились некрологи на многих языках — Баршай был музыкант всемирно знаменитый. Мне же захотелось сказать вослед ушедшему слова благодарности, слушательской прежде всего. Да позволено мне будет сделать это в личном тоне, но не только от себя, а от моего, нашего поколения.
Памяти Рудольфа Баршая
За месяц до кончины Рудольфу Борисовичу исполнилось 86 лет. Последний раз я видел его в Большом зале Филармонии в 1997-м дирижирующим Девятую симфонию Малера. Но память отсылает меня дальше… еще на полвека, когда в только что открывшемся Малом зале Филармонии мы жадно слушали квартетные вечера, запасались несколькими абонементами камерных инструментальных ансамблей. Когда рядом с прославленными коллективами «глазуновцев» и «бетховенцев» на равных заиграли наши ленинградские будущие «танеевцы» и московские «бородинцы». Тогда в Квартете имени Бородина мы впервые услышали превосходного альтиста Рудольфа Баршая. Потом его имя регулярно появлялось на афишах, он выступал в ансамбле с Ойстрахом, Рихтером, Ростроповичем, Коганом…
А в 1955-м Баршай создал первый в нашей стране Государственный камерный оркестр, очень скоро ставший образцовым. С Баршаем за дирижерским пультом мы узнали настоящего Моцарта (Баршай был одним из лучших его интерпретаторов). С Баршаем мы открывали для себя нового Дмитрия Шостаковича (премьеру Четырнадцатой симфонии он провел в 1969 году в зале Капеллы), незнакомого Георгия Свиридова («Музыка для камерного оркестра»). С Баршаем и его оркестром мы узнавали музыку наших замечательных современников — Бориса Чайковского, Мечислава Вайнберга, Александра Локшина (нынешняя широкая аудитория только начинает знакомство с ними). Помним великолепные баршаевские переложения для камерного оркестра «Мимолетностей» Прокофьева, квартетов Шостаковича, Большой фуги Бетховена, «Искусства фуги» Баха…
Восьмой квартет Шостаковича — первый опыт своеобразной «автоэпитафии» в звуках. А эзопово посвящение на титульном листе партитуры — «Памяти жертв фашизма и войны» — призвано усыпить бдительность «музыковедов в штатском» — вездесущих чиновников идеологической цензуры. Между тем достаточно было услышать в квартете автоцитаты Шостаковича из его этапных произведений, начиная с Первой симфонии. В медленной части квартета Шостакович многозначительно цитирует траурную революционную песню «Замучен тяжелой неволей» рядом с миниатюрным ариозо Катерины из «Леди Макбет Мценского уезда» — оперы, принесшей ему столько страданий. В письме к другу Шостакович признавался: «Можно было бы на обложке так и написать: «Посвящается памяти автора этого квартета». В транскрипции, сделанной Баршаем для камерного оркестра, произведение это стало необыкновенно популярным во всем мире. И не случайно Шостакович доверил премьеру Четырнадцатой симфонии музыкантам, столь тонко чувствующим и проникновенно исполняющим его музыку.
В 1977 году Баршай эмигрировал из СССР. Он дирижировал лучшими оркестрами мира, возглавлял жюри международных конкурсов, руководил дирижерскими классами имени Тосканини. Только в годы перестройки замечательный музыкант смог вернуться на родину, к публике, которая его не забывала. Его не частые, увы, гастроли дополнялись компакт-дисками с записями симфоний Шостаковича, произведений Моцарта и Баха, завершенной Баршаем партитуры Десятой симфонии Малера. Коллеги-музыканты и все писавшие об исполнительском искусстве Рудольфа Баршая критики отмечали его тщательную работу над звуком, стремление к абсолютному совершенству, к возможно более полной передаче замысла автора. «Вот и все, секретов никаких нет, — говорил дирижер, — это просто честное отношение к искусству, к композитору, к публике».
Рудольф Баршай учился в школе-десятилетке при Ленинградской консерватории, окончил Московскую консерваторию у выдающегося альтиста и педагога Вадима Борисовского. Сын коммивояжера из еврейского местечка Свислочь в Белоруссии и… дочери казачьего атамана, генерала Алексеева, он родился в станице Лабинской на Кубани, а похоронен возле своего дома в Швейцарии. В одном из последних интервью Рудольф Баршай вспоминал: «Маму звали Мария, Мария Давидовна Алексеева… Она была красавица, говорили, могла свести с ума кого угодно, вот и отца моего свела с ума. Они поженились и стали там жить в Лабинской в одном из двух домов, которые были у бабушки моей, вдовы атамана. Но потом начались сталинские репрессии, и нам пришлось бежать… Папа в ночь, когда узнал, что расстреляли маминого кузена, велел нам всем собираться… Мы ехали сначала до железной дороги в Армавир, а потом попали в Среднюю Азию, в Узбекистан. Так папа спас семью — и бабушку, и маму, и меня…»
Можно произносить пафосные речи о дружбе народов, принимать «самую лучшую в мире Конституцию» под звуки хора «Обнимитесь, миллионы» из финала Девятой симфонии Бетховена. А можно просто быть достойным сыном и патриотом России, хранителем и посланцем ее культуры и при этом — гражданином мира. Диковинная судьба Рудольфа Баршая — повод помечтать, по слову поэта, «о временах грядущих, когда народы, распри позабыв, в великую семью соединятся».
За месяц до кончины Рудольфу Борисовичу исполнилось 86 лет. Последний раз я видел его в Большом зале Филармонии в 1997-м дирижирующим Девятую симфонию Малера. Но память отсылает меня дальше… еще на полвека, когда в только что открывшемся Малом зале Филармонии мы жадно слушали квартетные вечера, запасались несколькими абонементами камерных инструментальных ансамблей. Когда рядом с прославленными коллективами «глазуновцев» и «бетховенцев» на равных заиграли наши ленинградские будущие «танеевцы» и московские «бородинцы». Тогда в Квартете имени Бородина мы впервые услышали превосходного альтиста Рудольфа Баршая. Потом его имя регулярно появлялось на афишах, он выступал в ансамбле с Ойстрахом, Рихтером, Ростроповичем, Коганом…
А в 1955-м Баршай создал первый в нашей стране Государственный камерный оркестр, очень скоро ставший образцовым. С Баршаем за дирижерским пультом мы узнали настоящего Моцарта (Баршай был одним из лучших его интерпретаторов). С Баршаем мы открывали для себя нового Дмитрия Шостаковича (премьеру Четырнадцатой симфонии он провел в 1969 году в зале Капеллы), незнакомого Георгия Свиридова («Музыка для камерного оркестра»). С Баршаем и его оркестром мы узнавали музыку наших замечательных современников — Бориса Чайковского, Мечислава Вайнберга, Александра Локшина (нынешняя широкая аудитория только начинает знакомство с ними). Помним великолепные баршаевские переложения для камерного оркестра «Мимолетностей» Прокофьева, квартетов Шостаковича, Большой фуги Бетховена, «Искусства фуги» Баха…
Восьмой квартет Шостаковича — первый опыт своеобразной «автоэпитафии» в звуках. А эзопово посвящение на титульном листе партитуры — «Памяти жертв фашизма и войны» — призвано усыпить бдительность «музыковедов в штатском» — вездесущих чиновников идеологической цензуры. Между тем достаточно было услышать в квартете автоцитаты Шостаковича из его этапных произведений, начиная с Первой симфонии. В медленной части квартета Шостакович многозначительно цитирует траурную революционную песню «Замучен тяжелой неволей» рядом с миниатюрным ариозо Катерины из «Леди Макбет Мценского уезда» — оперы, принесшей ему столько страданий. В письме к другу Шостакович признавался: «Можно было бы на обложке так и написать: «Посвящается памяти автора этого квартета». В транскрипции, сделанной Баршаем для камерного оркестра, произведение это стало необыкновенно популярным во всем мире. И не случайно Шостакович доверил премьеру Четырнадцатой симфонии музыкантам, столь тонко чувствующим и проникновенно исполняющим его музыку.
В 1977 году Баршай эмигрировал из СССР. Он дирижировал лучшими оркестрами мира, возглавлял жюри международных конкурсов, руководил дирижерскими классами имени Тосканини. Только в годы перестройки замечательный музыкант смог вернуться на родину, к публике, которая его не забывала. Его не частые, увы, гастроли дополнялись компакт-дисками с записями симфоний Шостаковича, произведений Моцарта и Баха, завершенной Баршаем партитуры Десятой симфонии Малера. Коллеги-музыканты и все писавшие об исполнительском искусстве Рудольфа Баршая критики отмечали его тщательную работу над звуком, стремление к абсолютному совершенству, к возможно более полной передаче замысла автора. «Вот и все, секретов никаких нет, — говорил дирижер, — это просто честное отношение к искусству, к композитору, к публике».
Рудольф Баршай учился в школе-десятилетке при Ленинградской консерватории, окончил Московскую консерваторию у выдающегося альтиста и педагога Вадима Борисовского. Сын коммивояжера из еврейского местечка Свислочь в Белоруссии и… дочери казачьего атамана, генерала Алексеева, он родился в станице Лабинской на Кубани, а похоронен возле своего дома в Швейцарии. В одном из последних интервью Рудольф Баршай вспоминал: «Маму звали Мария, Мария Давидовна Алексеева… Она была красавица, говорили, могла свести с ума кого угодно, вот и отца моего свела с ума. Они поженились и стали там жить в Лабинской в одном из двух домов, которые были у бабушки моей, вдовы атамана. Но потом начались сталинские репрессии, и нам пришлось бежать… Папа в ночь, когда узнал, что расстреляли маминого кузена, велел нам всем собираться… Мы ехали сначала до железной дороги в Армавир, а потом попали в Среднюю Азию, в Узбекистан. Так папа спас семью — и бабушку, и маму, и меня…»
Можно произносить пафосные речи о дружбе народов, принимать «самую лучшую в мире Конституцию» под звуки хора «Обнимитесь, миллионы» из финала Девятой симфонии Бетховена. А можно просто быть достойным сыном и патриотом России, хранителем и посланцем ее культуры и при этом — гражданином мира. Диковинная судьба Рудольфа Баршая — повод помечтать, по слову поэта, «о временах грядущих, когда народы, распри позабыв, в великую семью соединятся».
Иосиф РАЙСКИН