Памятник Гайдару

Я бы лично не стал водружать памятник Гайдару. Такой, какой появился на прошлой неделе в Москве, в сквере Библиотеки иностранной литературы. Памятник с человеческим лицом. Монумент, стремящийся увековечить конкретную историческую персону, а не эпоху, не идею, не трагедию человеческой жизни, протекающей на сломе эпох и идей.

Монументальная пропаганда личности — это как раз явление из той эпохи единомыслия, из которой Егор Гайдар хотел нас вывести. Памятники царям и героям неотделимы от тотального промывания мозгов широких масс населения. Образ, увековеченный в бронзе, и образ, увековеченный на страницах всевозможных «кратких курсов», — это две стороны одной медали. Они работают друг на друга. А потому памятник Гайдару с человеческим лицом имел бы смысл лишь в том случае, если бы нам всевозможными способами вколачивали в башку мысль о единственно верном курсе и единственно верной «гайдарономике».
Но мысль эту никто не вколачивает. Большинство учителей и журналистов полагают, что гайдаровский курс был губителен для страны. А Кремль дает на этот счет соответствующую установку, говоря о героях «лихих 90— х». Так для какой же цели нужен нам монумент?

Установка памятника не стала элементом широкомасштабной пропаганды (и слава богу, поскольку Гайдар с пропагандой — две вещи несовместные), но стала очередным поводом для появления гаденьких комментариев, на которые не хочется отвечать. Поскольку для каждого, кто стремится разобраться в сути вопроса о реформах 90— х, есть уже множество книг. В том числе написанных самим Гайдаром. А тем, кто разбираться не хочет, ничего не докажешь.
Лично для себя я решаю «проблему памятника» очень просто. Изредка, когда бываю в Москве, захожу на Новодевичье кладбище к могиле Егора Гайдара с небольшим букетом гвоздик. И вовсе не потому, что стремлюсь по стандартам прошлого поклониться герою с человеческим лицом. Человеческого лица там, к счастью, вообще нет. Есть три спаянных между собой железных плиты с выбитым на них именем. Особо сурово холодные плиты смотрятся в день смерти Гайдара — зимой, 16 декабря, когда кладбище засыпано снегом и природа выглядит столь же мертвой, как мир погребенных под этим снегом людей.

Монумент на Новодевичьем — не столько память о самом Гайдаре, сколько об эпохе, которую он олицетворяет. О тех трудностях, через которые России пришлось пройти для того, чтобы перебраться из старого мира в новый. Понятно, сей «дивный новый мир» нам нынче не слишком нравится, но старый все— таки был значительно хуже, и совершить переход стоило, чтобы отвоевать себе хоть маленький островок личной свободы.

Для размышления о таких вещах не нужен памятник с человеческим лицом. Холодные плиты, снежное безмолвие и одиночество лучше всего говорят о том, что всем нам пришлось пережить. В том числе Гайдару, не дожившему до 54 лет.
Полагаю, монументальная пропаганда скоро уйдет в прошлое. Возвеличивать героя в свободном обществе, где мнения по определению разноречивы, бессмысленно. А лик исторического деятеля, которого не видели новые поколения, лучше передается на фотографиях и видео, чем в бронзе и мраморе.

Кому нужны сегодня заполонившие страну однотипные Ленины, Петры и многочисленные конные витязи на одно лицо, у которых различаются лишь таблички: «Александр Невский», «Дмитрий Донской» и даже «Олег Рязанский»? Без оформляющей монументальную пропаганду пропаганды словесной все они остаются бессмысленными истуканами. Но подходящего агитпропа для оживления истуканов уже не найдешь.

Некий иерарх из РПЦ недавно выступил с предложением водрузить в Москве на Лубянке, где некогда пребывал Железный Феликс, статую Владимиру Святому. Можно даже догадаться, что человеческое лицо Владимира Святославовича, которого никто, кроме его современников, не видел, будет очень похоже на хорошо всем знакомое лицо Владимира Владимировича, благо есть известный прецедент: ангел с ликом императора на Александровском столпе в Санкт— Петербурге.

Если такую авантюру удастся прокрутить, кто— то порадуется новому щедрому финансированию и появлению десятков храмов шаговой доступности. Но к памяти подобные памятники отношения не имеют. Память — это то, что мы храним глубоко в себе и что пробуждается изредка в одиночестве и снежном безмолвии.