Балтийский путь: культурный маршрут. Часть 2. Монастырь.
Как в Литве строят новую жизнь, сохраняя историческое наследие.
Уроки прощения
Чего только не встретишь в литовских лесах (а они покрывают четверть всей территории страны): сосны, ели, островки граба, дубовые рощи — та, что на краю Каунаса, площадью аж 63 га, признана крупнейшей в Европе. Есть уникальные, охраняемые как национальные природные памятники экземпляры — Стелмужский дуб, чей возраст перевалил за 1500, или толстенный ясень Ведьм в Жемайтийском национальном парке.
Но вот уж чего никак не ожидаешь обнаружить в литовских лесах — так это жемчужину архитектуры итальянского барокко, неожиданно предстающую перед взором изумленного путешественника на вершине холма.
Пажайслисский монастырь.
Пажайслисский монастырь появился здесь, у излучины Немана, еще в XVII веке. Его основатель канцлер Великого княжества Литовского Пацас девять лет учился в Перудже. Где и повстречался с камальдулами — монахами автономной конгрегации ордена св. Бенедикта. Их опыт духовного сосредоточения, достигаемого с помощью строгого затворничества, обета молчания, жесточайшего поста, самобичевания и прочих проявлений суровой аскезы, сильно впечатлил Пацаса. Из Италии он и пригласил архитекторов для строительства литовской обители камальдулов. Каждому отводился отдельный домик — с твердым деревянным ложем и лаконичной надписью над ним: mortuosus (мертвый). Вместе братья собирались только на богослужения, а по завершении земного пути — в подземной крипте.
За столетия своего существования монастырь не раз переходил из рук в руки. Сегодня тут обитают двадцать сестер ордена Св. Казимира. Сестра Эдита здесь уже 22 года, а прежде монашествовала 15 лет в Молдове. Быть гидом для любопытствующих вроде нас — ее послушание. «Каждый, побывавший в монастыре, становится добрее. Вот и вы тоже, когда выйдете отсюда, будете добрее», — ободряет сестра Эдита. Улыбка собирает лучики морщинок на ее лице, и ты чувствуешь, как щедр этот поток тепла и света.
Выбор места для обители объясняется триединством причин: среди леса — чтобы была тишина, на горе — чтобы быть ближе к Богу, у воды — чтобы была рыба.
Планировка монастырского комплекса, его устройство, убранство и даже детали отделки — все имеет свою символику. Окна — по числу дней, двери — по числу недель в году.
Ведущая к монастырю аллея с круглым мощеным двором на конце в плане образуют ключ. К апостолу Петру отсылает и цифра «7», служащая своеобразным ключом к обретению ответа на один из главных вопросов. Пацас получает благословление папы в 1661 году и покупает под строительство обители землю площадью 77 га, костел в высоту имеет 49 (семижды семь) метров, 77 святых изображены в первом круге фрески под куполом и столько же во втором.
«Когда Петр спросил: «Господь! Сколько раз прощать брату моему, согрешающему против меня? До семи ли раз?» — Иисус ответил: «Не говорю тебе: до семи раз, но до семижды семидесяти раз», — сплетая экскурсию с проповедью, растолковывает наша добрая провожатая.
Испытания, выпавшие на долю самого монастыря и его насельников, еще долго будут давать повод к постижению умения прощать.
Сестра Эдита.
Махнув рукой в сторону звонницы, сестра Эдита на ходу, как бы между делом, обмолвится: «Когда-то семь колоколов было. Три забрал Наполеон, два — русский царь, два — немцы…»
В 1812-м наполеоновская армия учинит тут сущий погром, а капитулу превратит в конюшню. После поражения национального восстания 1831 года Николай I ликвидирует обитель камальдулов, все постройки и имущество отойдут мужскому Успенскому монастырю. Православные разобьют противные их духу мраморные статуи и алтари, частично перепишут, частично забелят фрески итальянских мастеров. Уцелевшие росписи пострадают в последующие годы от протечек: немцы, в Первую мировую обустроившие тут военный госпиталь, уходя, сдерут с купола медные листы. В 1921-м, после обретения Литвой независимости, монастырь передадут прибывшим из Чикаго сестрам ордена Св. Казимира. А после 1940-го здесь будут то архив, то дом престарелых, то психиатрическая больница. В 1967-м здания обители отойдут каунасскому художественному музею, тогда же начнется реставрация; на восстановление всего загубленного и поруганного потребуется не один десяток лет. В 1992-м сюда вернутся сестры-казимирки.
Средства на поддержание исторического комплекса XVII века и очередные реставрационные работы требуются внушительные. Собрать их помогает и взимаемая с экскурсантов плата (впрочем, весьма скромная), и предоставление территории и отдельных помещений для приличествующих месту мероприятий. Так, с 1996 года здесь каждое лето проводятся международные фестивали классической музыки, собирающие звезд мировой оперной сцены. А отдельно стоящий гостевой дом передан на 20 лет в управление частной компании, с деликатностью и уважением к традициям обустроившей в старых стенах 11 гостиничных номеров, уютную гостиную, два пригодных для организации торжеств или конференций зала и ресторан. Крепких напитков тут не подают, зато вино предлагается волшебное — от тосканских монахов. В гостиной после мессы бесплатно угощают чаем, хочешь — черный, а хочешь — из цветков пажайслисских лип. По местным старым рецептам пекутся хлеб, пироги и булочки с вареньем из собранных в монастырском саду ягод.
Современная жизнь, проникая в ворота старой обители — куда сильные духом впускают ее без страха, но с любовью, — как будто смиряется и обретает человеческие черты.
«Пусть ваши глаза всегда сияют чистым светом, как солнце после дождя, но никогда не сверкают грозой», — напутствует на прощание сестра Эдита.
Открытое сердце Литвы
Еще одно место силы — Гора Крестов, в дюжине километров от Шауляя. Говорят, было тут когда-то давно языческое капище. Впрочем, не такое уж и далекое это прошлое: литовцы — последние язычники Европы, принявшие христианство лишь в XIV веке. По первости пережитки былых верований переплетались с католическими постулатами, создавая «народную религию», где находилось место и тому и другому. Так что, вполне возможно, первые кресты появились здесь на заре литовского католичества. И сегодня многие из них украшают солярные знаки и другие приметы языческой символики.
Другая версия отсылает к событиям национального восстания 1831 года, жестко подавленного Российской империей, — после тайного захоронения его жертв здесь начали ставить кресты и погибшим, и сгинувшим без вести. Приносились они и в благодарность за чудом сохраненную жизнь, за услышанную Богом мольбу о счастливом исцелении или обретении семейного благополучия.
Холм стал местом паломничества, памяти и молитвы.
К концу XIX века крестов тут было менее двухсот, к началу хрущевской оттепели счет шел уже на тысячи. Тогда же стартовали бульдозерные зачистки. Металлические кресты отправлялись в металлолом, деревянные сжигались, каменные сбрасывали в реку. Додумались даже до объявления эпидемии чумы — установив закрытый режим по всей территории района и перекрыв дороги, ведущие к Горе. Только она все равно прорастала крестами. Сегодня их свыше 50 тысяч — не считая маленьких нательных, гроздьями свисающих с больших, до девяти метров в высоту. Их символика и искусство изготовления внесены в перечень шедевров нематериального наследия ЮНЕСКО.
Свой крест оставил здесь и папа римский Иоанн Павел II, благословивший с вершины Горы Литву и всю Европу. «Народ, который с такой выносливостью и верой идет на эту гору поставить свой крест, верит в жизнь, верит в воскресение», — сказал папа.
Эти слова ложатся на семейные воспоминания Надежды — нашей сопровождающей в этой поездке, справедливо отрекомендованной в петербургском консульстве как лучший экскурсовод Литвы. Она расположила к себе сразу — детской открытостью, идущей от сердца отзывчивостью, готовностью к радости распознавания в каждом человеке чего-то прекрасного. Способностью с равным восторгом живописать подвиги Великого Витаутаса, декламировать оду Державина и пересказывать историю жившего в Вильнюсе еврейского Айболита доктора Шабада. Наша Надя, как за глаза стали с первого дня называть ее между собой, родилась в Алтайском крае, куда сослали ее бабушку и будущую ее мать. Столыпинский вагон, потом — грузовиком до далекой деревни. Семейные воспоминания обронялись мелкими каплями, по случаю — Надя из деликатности не хотела «разводить сырость».
«Когда вывалили всех из кузова, столпившиеся местные женщины сказали: «Говорили врагов народа привезут, а привезли баб и детей!»
Определили вместе с овцами, которых приноровились вычесывать, прясть пряжу и вязать из нее свитера, носки, варежки.
«К зиме все-все утеплились! И для местных навязали, научили деревенских женщин, как по-нашему овощи мариновать, целебные настойки на травах делать, мальчика одного так вылечили. И местные нашим помогали. Бабушка моя крепкая была и с характером, сумасшедшей литовкой ее прозвали. А тут от переживаний обезножила, два года не ходила. Дети — трое их тогда при ней было — только молились. Встанут каждый вечер у ее кровати на колени и молятся… А местные женщины помогли на ноги ее поставить — парили, растирали. Когда война кончилась, решили вернуться в Литву. Без паспорта, нелегально, вот взяли и поехали. Жили тайком. Дед через какое-то время не выдержал, пошел сам к местному начальнику, признался. Тот говорит, да я давно знаю, что вернулись, да пусть пока с детишками отъедятся у тебя. Скоро снова забрали. Мальчики убежали в лес, а дочка Анечка говорит: я мамочку не оставлю, с ней в тюрьму пойду. Ей 18 лет в тюрьме КГБ исполнилось».
Из тюрьмы — снова в Алтайский край. Здесь познакомилась с русским парнем, вышла за него замуж, родилась Надя. До 1961 года ссыльным нельзя было возвращаться на родину. Наде к тому времени исполнилось пять лет — до тех пор ни с ней, ни при ней не говорили в семье по-литовски. Только на русском, и крестили в православной церкви.
«Мама не верила, что мы сможем вернуться. А бабушка, наша «сумасшедшая литовка», всегда твердила: даже закрыв все двери и окна, Бог оставит тебе открытой какую-нибудь форточку… Ой, девочки, да у меня правда счастливое детство было. Ведь туда лучших людей свозили — из Ленинграда, Москвы, армяне, евреи, литовцы, кого только не было. Мы ведь в такой любви воспитывались. А какую елку нам устраивали новогоднюю!»
С сестрой Эдитой ее роднит схожее сияние бесконечно добрых глаз. А с апостолом Петром разнит то, что Надежде, как мне представляется, вообще не пришел бы в голову вопрос: сколько раз прощать?
Кардинал Сладкявичюс назовет Гору Крестов «открытым перед Всевышним сердцем Литвы». В унисон с ним бьются сердца самых разных народов: вот армянский хачкар, чуть поодаль сверкает звезда Давида, а рядом с памятным знаком погибшим в фашистских концлагерях трепещут на белом полотнище японские иероглифы.
Отправляясь в путешествие, каждый ищет своего. Новых впечатлений, неизведанных ощущений, невиданных прежде рукотворных или природных красот. Литва, безусловно, способна оправдать каждое из таких ожиданий. Но есть у нее еще и много иных даров, о которых не прочтешь в рекламных буклетах. Тех, что через боль приближают тебя к способности понимать, прощать, любить. И верить.