Добро пожаловать в застой
Политические и экономические итоги минувшего года, подведенные недавно на Гайдаровском форуме, дают возможность понять, как будет жить страна в дальнейшем. Из тех предположений, которые строились пару лет назад (во время массовых протестов), сегодня можно выделить наиболее вероятный сценарий развития. Или, точнее, застоя.
Зимой 2011–2012 гг. протестующие говорили, что путинскому режиму недолго осталось существовать, поскольку люди наконец поняли, что их обманывают. Сторонники режима, напротив, уверяли, что режим будет развиваться, окрепнет после кризиса 2008–2009 гг. и вернет экономическую динамику былых времен. Даже год назад на предыдущем Гайдаровском форуме премьер-министр Дмитрий Медведев призывал добиться пятипроцентного роста ВВП. Сегодня уже мало кто ждет эскалации протестов и совсем никто не надеется на пятипроцентный рост. Режим относительно прочен и совершенно бесперспективен. Примерно как в брежневские времена, когда никто уже не верил ни в построение коммунизма, ни в разумную трансформацию системы на рыночных принципах.
Брежневский застой был сравнительно терпим: в том смысле, что подавляющее большинство предпочитало худо-бедно терпеть дефицит товаров и железный занавес, чем рисковать свободой, переходя в диссиденты. Нечто в этом же роде ждет нас и сейчас. Только с двумя поправками.
Во-первых, при рыночной экономике не будет товарного дефицита. Однако не будет и роста благосостояния, к которому многие привыкли за годы «путинского процветания», вызванного высокими ценами на нефть. Минувший год показал, что ВВП в России вырос лишь на 1,3% при очень высоких ценах на нефть. То есть единственный опробованный нами локомотив роста уже не способен тянуть выгоны, наполненные социальными обязательствами, а иного локомотива у Путина нет. Все признают, что мы будем развиваться медленнее, чем мировая хозяйственная система в целом. Такого быстрого провала путинской экономики год назад не ждали даже жесткие критики режима, включая автора этих строк.
Во-вторых, наш политический режим представляет собой систему электорального авторитаризма, а не тоталитаризма, как при Брежневе. Это значит, что мы по-прежнему сможем откровенно обсуждать на страницах «Новой газеты» (и в интернете) наши проблемы, однако массовый электорат, черпающий свои знания только из телевизора, будет недоумевать: почему же при таком хорошем Путине вдруг стало так плохо жить? Выборы будут внешне походить не на советское безальтернативное голосование, а на практику демократических стран, однако чуровщины будет тем больше, чем больше телезрителей в поисках истины станет поворачиваться от ящика к настоящим источникам информации.
Может ли эта система в какой-то момент быстро взорваться, как обещали нам лидеры протестов два года назад? Может. Но, скорей всего, лишь в том случае, если цены на нефть быстро рухнут. А они уже очень долго варьируют в интервале от 105 до 110 долларов за баррель, лишь изредка и ненадолго пробивая то верхнюю, то нижнюю планку. Пока не видно признаков нового резкого падения мировой экономики. Хотя, естественно, такого рода кризис непредсказуем и может произойти в любой момент.
Может ли эта система окрепнуть хотя бы ненадолго и создать иллюзию развития? Может. Однако лишь в том случае, если какие-нибудь новые арабские вёсны подорвут стабильность в нефтеносных регионах, спекулянты запаникуют и наш экспорт снова будет наслаждаться высокими ценами. Предсказать политический кризис в районе Персидского залива так же трудно, как кризис экономический. Но даже если вдруг нефть подскочит до 150 долларов за баррель, это даст лишь временный взлет благосостояния. Фундаментальных реформ, стимулирующих развитие экономики, путинский режим провести уже не способен. Так же как не способен был провести серьезных преобразований брежневский режим.
В ближайшие годы отставание от динамичных стран мира будет усиливаться. Проблемы станут накапливаться. И к тому моменту, когда режим, пришедший на смену путинскому, захочет вновь провести перестройку, нам, к сожалению, придется разгребать такие завалы, что трансформация может оказаться не менее болезненной, чем трансформация 1980–1990-х годов.