Уроки итальянского

Программа, предлагаемая петербуржцам, сулит немало таких прекрасных открытий. Это и цикл "Кино и города" в Итальянском институте культуры (20 фильмов, действие которых разворачивается в разных городках и местностях Италии), и открывшаяся в Строгановском дворце выставка "Туристические фотографии итальянских фотографов XIX века", и многое другое.

А "Новая" вносит свою лепту, представляя путевые заметки нашего корреспондента о той Тоскане, что лежит вне традиционных туристических маршрутов.

"Мир здесь таков, каким создал его Бог..." (Павел Муратов. Образы Италии).

Просто любовь

По итальянским меркам этот дом совсем не старик – всего-то 1905 года рождения. Но повидал и пережил немало. Мощный его силуэт, с бычьей шеей квадратной башни над развернутым плечом крепкого флигеля, возвышается над Фаульей. Сохраняя достоинство, держит осанку. Молодцевато топорщатся стрелки часов на его мужественном лице. Когда приближаешься, когда становишься своим, видишь не только поистершиеся бока каменного сюртука и зияющие бреши с тыльной стороны, но и раны на теле.

Нило – хозяин дома, его друг и лечащий врач – показывает оставленные осколками отметины и застрявшие в стенах пули: следы шквального обстрела американской армии, обрушенного на обосновавшихся здесь в 1944-м немцев. Нило знает точную дату: 16 июля.

В мастерской Нило найдется все: от фрагментов восстанавливаемых им витражей до древних станков

"Южные стены стоящей на самом солнце виллы поглощали столько жара, что продолжали отдавать его всю ночь. У нас был бассейн и множество других удобств, однако, на мой взгляд, место расположения было не самое приятное, потому что там не хватало домашнего уюта", – наткнусь уже после, вернувшись в Петербург, в мемуарах генерала Фридо фон Зенгера унд Эттерлина. В июле 44-го его корпус стоял в этих местах, где-то совсем рядом. Генерал, квартировавший у здешних дворян, тепло вспоминает "гостеприимных хозяев" и их "юную наследницу со светлыми заплетенными в косы волосами", которую "легко можно было принять за уроженку Северной Германии". "Во время этих летних боев в Тоскане я разрывался между мрачной перспективой разгрома и совершеннейшей красотой окрестностей", – признается фон Зенгер.

VillaNeri, с тенистым старым садом, прудом и семейной часовней с витражными окнами, досталась Нило больше 30 лет назад. Та часть громадного дома, что сильно пострадала во время войны, так и оставалась необитаемой все послевоенные годы, да и другая требовала серьезных вложений – усадьба ни разу не ремонтировалась с момента постройки. Плачевное состояние отпугивало потенциальных покупателей. Но Нило не испугался. Он влюбился в это место и этот дом с первого взгляда. Как мудрый любящий, не пытался переделать, приспособить под себя – только бережно врачевал раны, поднимал, возвращал к жизни, сохраняя до мельчайших деталей все, что определило облик и характер предмета его любви. Ревнивец Нило никого не подпускает к своей вилле. Сам, будучи инженером-электриком, освоил за эти годы с десяток необходимых специальностей: он и плотник, и каменщик, и стекольщик, и плиточник, и печник, и сантехник. Мастерская хозяина, обустроенная в крыле первого этажа с высокими сводчатыми потолками, сверху донизу заполнена старинными дверьми, рамами, кусками витражей, стульями, ломберными столиками, какими-то древними станками и механизмами. Все, что попадается ему на глаза из выброшенного поборниками евроремонта, подбирается и тащится сюда. И не только из соображений потенциального применения при восстановлении своего дома. Но и из такого милого моему сердцу стремления спасти, сохранить уходящую натуру.

Дом, вылеченный и сохраненный Нило

– Что это? – задает нам загадку Нило, указывая на громадные, диаметром под три метра, деревянные катушки со втулками.

Перебрав несколько вариантов, угадываем, что механизм. Хозяин требует дальнейшей работы мозга, сокрушенно воздевая к небесам руки на каждую ложную нашу версию – вы же интеллигентные синьоры, из Петербурга, города культуры, должны знать! Когда вконец пристыженные синьоры наконец сдаются, нам раскрывают секрет. Оказывается, это детали механизма, сменявшего задники-декорации на сцене театра в Ливорно. Выбросили при его реконструкции. Как и здоровенный изогнутый дугой деревянный пандус с набитыми по краю сегментов плашками (чтобы не скользили копыта поднимавшихся по нему на сцену лошадей, занятых в постановках). Нило, разумеется, не мог смириться с погибелью таких уникальных вещей и пройти мимо. Что с ними делать дальше, пока не знает. Но наверняка придумает.

И надо же было мне, высматривая на сайте аренды пристанище в Тоскане, выбрать среди сотен других вполне симпатичных именно это, с неожиданным бонусом – родная душа!

Нило, кстати, не владеет никакими языками, кроме родного. Что не стало препятствием нашему весьма живому общению. Даже когда рядом не оказывалось его милой жены Сильваны, говорящей по-английски и по-французски, мы умудрялись обсуждать самые разные вещи – от местных достопримечательностей до заинтересовавшего Нило устройства русских печей. Коммуникацию обеспечивали слова с общими латинскими корнями, картинки на вырванном из блокнота листке, а главное – та общая волна, на которую попадаешь с близким тебе человеком, волшебным образом позволяющая понимать не только через слова.

Мечты сбываются

За две недели путешествия по Тоскане ни разу языковой барьер не стал причиной сколько-нибудь серьезных проблем. А в каких-то случаях даже послужил поводом к получению совершенно нежданных подарков. Вроде эскорта карабинеров.

Они в Италии сплошь красавцы – брутальные такие, подтянутые, преисполненные чувства собственного достоинства, униформа ладно пригнана по фигуре и вполне соответствует уровню высокой моды. "Вот бы они меня забрали!" – мечтательно вздыхала, любуясь ими, моя компаньонка, с первых дней явно нацелившаяся на совершение с этой целью какого-нибудь мелкого правонарушения. Другой ее мечтой была рыбалка. Обе неожиданным образом сошлись.

Любезные наши хозяева сговорились с рыбаком Марко, выразившим готовность за умеренную плату взять с собой в море нас и пару других постояльцев Нило и Сльваны, прекрасную английскую чету. Англичане (которые после не одной распитой совместно тосканской бутылочки уже представлялись нам не менее сумасшедшими, чем мы сами), однако, оказались не в силах встать в четыре утра, чтобы к пяти быть в назначенном месте. Выдвинувшись вдвоем в кромешной тьме, мы довольно бодро одолели большую часть пути, когда – засомневавшись в адекватности навигатора, противным женским голосом требующего повернуть под острым углом на узком серпантине – припарковались и сунули носы в карту. Машина в темноте у обочины привлекла внимание проезжавших мимо карабинеров. Любезно осведомившись, все ли у нас в порядке, офицеры поинтересовались, кто мы, откуда и что вообще тут делаем.

– Туристы! Из России! Едем на рыбалку!

Карабинеры с некоторым сомнением оглядели всклокоченных русских синьор, прущихся среди ночи по неведомым им дорожкам. Мы, мысленно проклиная себя за лишнее выпитое накануне, приготовились к проверке документов и к исполнению первой мечты моей подруги. Подбавили страху и невольные параллели с российской версией развязки такой истории. Стараясь придать максимум убедительности своим словам, мы тыкали пальцами в карту и трясли листочком с мобильным номером Марко.

– Следуйте за нами, синьоры.

Покорно двинувшись за машиной стражей порядка, мы только минут через пять сообразили, что следуем не в участок, а к обозначенному на карте месту встречи. Вот так и прибыли на рыбалку – в сопровождении карабинерского авто с мигалкой.

По счастью, Марко этого не видел, он подъехал минут через пять после финала спектакля. С высоты своего двухметрового роста поглядел на нас, как смотрят на детей – снисходительно-ласково, и тоже велел следовать за ним. По пути к пристани я продолжала сдавленным шепотом доставать подругу вопросами о том, как можно удить рыбу в такой темноте. Не могу сказать, что меня приободрил ее ответ: "Наверное, мы будем долго идти в открытое море – к тому времени станет светло". Утлого вида рыбацкое судно добавило сомнений в возможности долго и счастливо идти на нем в зияющую черноту. На борту еще трое суровых рыбаков молча занимались своим делом: проверяли мотор, грузили какие-то баки и снасти.

Их выход в море вовсе не был инициирован нашим желанием порыбачить – просто настало время вынимать сети, раскинутые загодя на омаров. По этой причине никаких удочек вовсе не подразумевалось – как и того, что русским синьорам недостаточно будет просто восхищенно любоваться ловкостью итальянских рыбаков. Когда часа через два мы дошли до первого опознавательного поплавка, синьор отправили на нос ("Вам оттуда будет лучше видно!" – ну, в общем, чтоб не мешались под ногами, когда будут вынимать и расправлять по крохотной палубе сети). Попавшееся ненужное (все, кроме омаров) кидали нам – играться. Ветка кораллов, морская звезда, склизкий морской огурец, какая-то неведома зверушка в белых, похожих на перья, наростах…

Поднявшееся из воды солнце играло на громадной латунной катушке, на которую наматывали вытягиваемую сеть, приободренные уловом рыбаки напевали какую-то прекрасную своей незамысловатостью итальянскую песню. И это было замечательно. Мешалась только одна настырно возвращавшаяся в голову мысль: как вернемся домой без своего улова? Мы ведь уверенно велели всей компании веселых постояльцев, и хозяевам наказали – не ужинать, потому что вечером всех приглашаем на рыбу.

– Отлично! А мы приготовим салат, – радостно подхватили англичане.

– Я сделаю пасту, – пообещала Сильвана.

Обоснованно сомневающиеся в своих кулинарных талантах канадки пообещали захватить вина, американцы просто пообещали прийти.

Всего анонсированного и так, конечно, хватило бы, чтоб славно провести вечер. Но возвращаться с пустыми руками было стыдно.

Идея прикупить у наших рыбаков омаров была обречена на провал – в местечке их продают по 60 евро за кило, а накормить нам предстояло с дюжину человек. Оставалось поступить так, как обычно поступают якобы отлучавшиеся на рыбалку мужья.

– Где тут у вас можно купить рыбу? – смущаясь, спросили мы у Марко, сойдя на берег.

В который раз за день в ответ раздалось: следуйте за мной.

Марко привез нас на рыбный рынок, куда сдавал своих омаров. Приобняв обеих за плечи, подвел к знакомой продавщице:

– Привет, Бьянка! Это мои подружки. Выбери для них все самое лучшее!

Марко, кстати, вернул нам половину заплаченной за морской поход суммы (очевидно, в качестве компенсации за нашу несбывшуюся надежду по-взрослому поудить). На нее нас и отоварила какими-то сестрами дорадо прекрасная Бьянка, одарив Марко понимающим взглядом.

Мы, конечно, не стали врать соседям, будто сами добыли все из морской пучины.

– Девочки, на что же вы ловили? – спросила канадка Кэтрин, восхищенно разглядывая томящихся на углях рыб.

– На money, – честно признались мы.

Обещанная Сильваной паста обернулась не только собственно пастой с морепродуктами и вкуснейшим соусом, но еще и традиционными тосканскими закусками, тремя видами приготовленного Нило мяса, пирогами с шоколадным и лимонным кремами и еще бог весть чем. В общем, за собравшим всех постояльцев громадным столом в хозяйской гостиной, больше напоминающей зал рыцарского замка, едва хватило места для жестяного блюда с нашими рыбами.

Радость бытия

Старый рокер Стефано, живущий своей холостяцкой жизнью в доме на другой стороне улицы, не одобряет наших ежедневных вылазок в окрестные, а то и весьма отдаленные древние городки. Нам-то хочется увидеть и Ареццо, и Кортону, и Волтерру, и Сан-Джеминьяно… Возвращаемся затемно, счастливые и усталые. Уже не гораздые составить ему компанию для очередной поездки на вечеринку по соседству.

– Что вы все ездите, что вы там хотите найти? Настоящая жизнь, настоящая Италия – здесь, вот она!

Мы согласны. Достаточно переступить порог, чтобы найти воплощенное подтверждение описанному Муратовым миру Тосканы: "Мир здесь таков, каким создал его Бог, даровавший людям плодовые деревья, вино и хлеб, даровавший не только заповедь труда и бремя забот, но и сильные, крепкие, как осенний воздух, радости, светлый и легкий гений искусства".

Воскресным утром мы идем в деревенскую церковь. "Приходите, я буду играть на органе", – позвал Стефано. Сохраняя серьезное выражение лица, велел подойти пораньше к служебному входу, пообещав оставить контрамарку "Татьяна два лица" и показать, как фанатам следует размахивать руками по ходу мессы.

Падре мы заприметили издалека: сияя улыбкой, он шел к храму быстро, почти вприпрыжку, из-под развевающейся сутаны выглядывали красные вельветовые брюки и кроссовки. Взойдя на алтарь, поприветствовал, помахав рукой, первых прихожан: "Чао, Марио! Чао, Патриция!" Слева от него настраивали свои гитары музыканты в потертых джинсах. От них отделилась девушка, взошла на кафедру и запела под вполне себе современный аккомпанемент. Проповедь была краткой. И хоть мы не поняли почти ничего, отдавшись течению музыкального потока итальянской речи, столько было тепла и любви в обращении падре, что теплом и любовью наполнялось и все внутри тебя. Как будто выпущенные из витражных стекол разноцветные солнечные зайчики, наскакавшись по каменным плитам храма, запрыгнули в твое сердце.

Миф языкового барьера окончательно сокрушила песнь общей молитвы под вступивший орган Стефано (латынь разложенных по местам молитвословов – нам в помощь). После слов священника из Евангелия "Господь сказал: Мир Мой оставляю вам, мир Мой даю вам" католики через рукопожатие передают друг другу послание этого мира, приговаривая: "Христос посреди нас". Стоявшие перед нами местные женщины, обернувшись для рукопожатия, на секунду стушевались, обнаружив на пути эстафеты иностранок – примем ли? Улыбка расплылась сама собой, и руки потянулись навстречу, а я вообще готова уже была расцеловать всех – и этих женщин, и ту кудрявую девочку, что шла с падре в одной церемониальной процессии, и самого падре. Ограничилась выражением восторга поджидавшему у выхода Стефано: "Padre– thebest!"

Практически каждая наша встреча со святыми отцами и братьями на тосканской земле давала повод вспомнить о наставлении Франциска Ассизского: "Да не впадут монахи в лицемерную тоску и печаль, пусть будут они веселы ради Господа нашего, радостны и приятны".

Падре на площади перед храмом св. Франциска в Сьене, гоняющий в футбол с мальчишками. Монахи, с детским азартом соревнующиеся в стрельбе из арбалета близ монастыря в Ле-Челле, основанного Франциском и построенного на выбранном им месте – в узкой расщелине между скал, над бурным горным потоком. В этой обители он, тяжело больной, провел последние месяцы перед встречей с "сестрой Смертью" и надиктовал свое "Завещание". В нескольких метрах от входа в его келью (каменные стены, узенькая каменная лежанка с деревянной доской, букетик полевых цветов в нише) – плакат, анонсирующий традиционный местный марафон: фото смеющихся местных жителей, бегущих наперегонки с хохочущими францисканцами, подобравшими сутаны.

Францисканский монастырь в Ле-Челле

Италия рифмуется с любовью. Она тут движет солнца и светила, это ощущаешь почти физически.

Николай Бердяев, говоря о русской тоске по Италии как "тоске по вольной избыточности сил, по солнечной радостности, по самоценной красоте", настаивал: "Италия должна стать вечным элементом русской души". Италией, ее вольным творческим воздухом, способностью "таинственной и магической силой возрождать душу, снимать тяжесть с безрадостной жизни", призывал врачевать раны нашей души и лечить "не только от уныния русской жизни, но и от ее величия".

(Продолжение следует)