Куда ни глянь – везде хунта

В последнее время телефонные разговоры с мамой стали смесью военных сводок с успокоительными:

– в город приехали казаки из Новошахтинска (ты только не волнуйся);

– раздавали автоматы по предъявлении паспорта (но мы туда не ходим);

– горожане вышли размахивать российскими флагами (не больше двухсот);

– здание райадминистрации заняли приезжие силовики (они редко выходят);

– в Брянке за "Слава Україні!" убили ребят (бедные, юные);

– семью из Антрацита расстреляли на трассе, родителей – насмерть, десятилетняя девочка госпитализирована с пулевым ранением в голову...

10 мая вопреки здравым убеждениям и аргументированным укорам, не сказав ничего родителям, я выехала поездом № 134 в сторону Луганска. Сложно сказать зачем. Потому что злые люди с оружием. Потому что оружие стреляет. Потому что незнание порождает бессонницу, тревогу и отравляющую беспомощность. Потому что День матери. А там у меня и мать, и дочь. Там моя школа, автовокзал с высоченными пальмами, степи, терриконы, чабрец по склонам, дом на ножках и множество личных детских мелочей.

В 15-м плацкартном вагоне я ехала одна. Можно было спать на любой полке и душевно пить чай с проводником. Он сразу предупредил, что поезд опоздает на три-четыре часа, потому как Славянск и Краматорск приходится объезжать. Рассказал, что на Пасху, когда маршрут еще не меняли, поезд проверяли неизвестные с красными повязками дружинников и оружием. Напарник проводника поинтересовался, зачем ему в лицо ствол направили, и получил прикладом по голове. А нынешний маршрут хоть и долог, но безопасен.

Мне хотелось дать проводнику какую-либо железнодорожную премию. Чай без сахара он продавал дешевле, чем с сахаром, снимал с третьей полки матрас, застилал постель, выдавал кипу теплых одеял, будил рано утром, когда проезжали расписанную голубым и желтым длиннющую стену, всю в украинских флажках, где-то под Павлоградом. Уже по прибытии в Луганск он указал на серое здание с поднятым украинским флагом: "Не знаю, что это у них. Но так радует..."

До Коммунарска с нами ехала пышная белокурая проводница. Она непрерывно говорила по телефону. И от ее трелей хотелось берушей. "На референдум я не ходила. Некогда. А соседи ходили, да. За Россию голосовали. Что? Кто с нами будет считаться? Бендеры? Да никогда не будут. Хоть бы только голосование это помогло. В новостях показывали похороны парня. Он на Майдане был три месяца, а потом в Славянск поперся воевать. Думал, мы тут сами не разберемся. Мы за них воевать не ездили, а они за нас воюют..."

В Луганске я когда-то училась. У меня тут воспоминания, буйная юность и друзья. Маша, в прошлом соратник по математическому факультету, тонкая девочка с большими глазами, пишет мне недавно: "Антрацит охраняют от вторжения украинской армии, это хорошо. На Донбассе сейчас очень страшно. Очень надеюсь, что ребята продержатся и не дадут нацистам нас захватить. Хорошо, что у тебя есть друзья в Питере, а я ищу пути отступления, если так называемое правительство нас не услышит, но у меня в России друзей нет".

Друзья, Маша хороший специалист, красивая женщина и редкая умница. Расскажите ей, где искать пути отступления, помогите найти работу по специальности на обещанные пропагандой 50–60 тысяч и чистую русскоязычную среду для достойного взращивания потомков. А то, боюсь, она скоро отчается и устремится в неизвестность.

Таксист, который вез меня к зданию ОДА, оказался словоохотливым активистом. Он допытывался, какие СМИ я представляю, объяснял, что если украинские, так и соваться мне туда незачем. С гордостью рассказывал о голосовании: "Я всегда хожу на выборы. Таких очередей, как сегодня, ни разу не видел. Сам целый час стоял..." На вопросы об ожиданиях и планах ответил: "Станем республикой – и заживем. Без власти воровской, без фашистов, без этих тварей, что людей жгут живьем, без бендеровцев. Невозможно же так жить".

Еще таксист поделился радостной вестью, полученной по рации, якобы Ляшко поймали в Мариуполе. "Ляшко, – говорит, – любой житель юго-востока готов на части разорвать. За что? Так он голубой! Ну понимаете, да? Он обслуживал какого-то депутата, потом вылез в политику через жопу. А теперь стольких активистов посадил. Очень плохой человек. Убить его, конечно, мало..."

"А что это за серое здание с украинским флагом? – спрашиваю. – Это горсовет. Но после сегодняшнего дня флага там не будет. Ничего украинского здесь не будет. Они сегодня по городу БТРы пускали, чтобы народ запугать, а народ шел и шел на выборы".

БТРов, к слову, я так и не встретила. Наверное, план по запугиванию был выполнен и водителей отпустили пораньше. Несколько избирательных участков видела без хвостов-очередей. Самих участков оказалось меньше, чем нужно. Их пропускная способность была переоценена – отсюда повсеместные очереди, которые так приятно и легко показывать в новостях.

Люди воодушевлены, гуляют, отдыхают, много говорят о референдуме:

– Ты проголосовал?

– Нет еще.

– Так иди скорее. В любой участок можешь зайти.

– Да у меня рядом с домом есть, там и зайду...

По городу расклеены листовки и призывы. Крымским агиткам они проигрывают и качеством, и стилистикой, и полиграфией. Российских флагов меньше, но достаточно. Тексты скучны и предсказуемы: Гитлер, фашисты-плохо, хунта, боль-печаль, Святая Русь, все на референдум, Путин нас не бросит, историческое прошлое, братские народы...

О хунте я провела блиц-опрос на центральных улицах Луганска. Встречным людям задавала один только вопрос: "Что такое хунта?" Оказалось, что хунта – это фашисты, нацисты, немцы, тираны, кровавые убийцы, цареубийцы, ну, эти, бендеровцы, незаконное правительство. Ответов, хотя бы близко подходящих по значению, было так мало. А слова этого в Луганске так много, что хочется спросить: кто же столь неумело вложил его в уста луганчан?

Барахольщики центрального рынка достают из нор и заимок востребованный ныне товар: ордена, ленты, самовары, советские стяги, бюсты Ленина, лубочные фигурки и нарукавные нашивки силовиков. Наивные горожане закупают устаревшие атрибуты истории, смелости и подвига.

По дороге в Антрацит встречаем семь блокпостов разной значимости. Некоторые совсем безлюдны. Иные, наоборот, хорошо укомплектованы шинами, мешками с песком, людьми с огнестрельным оружием и георгиевскими лентами. Почти каждую легковую машину останавливают. Глядят пытливо, проверяют багажники. Рейсовые автобусы не трогают. Наш водитель привычно лавирует между блоками. Фотографии получаются так себе – трясет. Дорожно-патрульная служба приспособилась работать в условиях перекрытой трассы и всем видом демонстрирует, как сильно милиция вместе с народом.

В Антраците тепло, вечерне. Нарядные люди гуляют вдоль Ростовской трассы. На центральной площади греются несколько КамАЗов и БМП без номерных знаков, гости города разместились в здании райадминистрации, неподалеку службу несут волонтеры в форме, георгиевских лентах, пивном амбре и незлобивых улыбках.

Я смотрю на них и думаю: странно, в любой стране мира пришедшим с оружием неизвестным оказывали бы сопротивление. Чтобы защитить свои семьи, не допустить войны. Но робкий постсоветский страх по-прежнему диктует нашему брату неотвратимость, неведомое чувство холуйской угодливости перед силой, нефтью, кулаком... За одну только возможность стать частицей власть-машины люди готовы стрелять в своих соседей, пытать, допрашивать, убивать. И страшно даже пытаться определить, как давно Украина начала терять Восток, как изголодались по собственной значимости взрослые люди, которые начинают играть в войнушку или в избирательный процесс.

Мой фотоаппарат вызывает у сторожевых живой интерес. Они пытаются расспрашивать. Уточняют, зачем мне камера. Уточняют, из какого я города и за кого я. В целом разговор сводится к шуткам, и я иду в сквер мимо магазина "Водолей". Раньше там продавали стиральные машины и работал мой друг Виталий, который готовил лучший грог на всем белом свете. Дальше аллея, где мы гуляли, когда дочка была маленькой. Потом вечный огонь и ДК им. Ленина – там я занималась бальными танцами. Никогда не работавший фонтан, останки кафе "Охотник", бывший летний кинотеатр.

Все маршруты известны до количества шагов и вздохов. Только дежурные у ДК снова подозрительно смотрят на мой фотоаппарат и говорят, что корреспондентам нельзя на избирательный участок. Но я иду голосовать и обещаю не фотографировать.

На участке тишина, отсутствие очередей. На женщинах – ленты на лацканах, в волосах, флажки РФ и "Луганской народной республики" на пиджаках и сумках. Достаточно заметно, но не вопиюще. Мой адрес на этом участке не заявлен, поэтому меня сразу вносят в дополнительные списки и выдают бюллетень. В кабинке стоят клетчатые столы, за которыми я училась играть в шахматы лет двадцать назад. В этот раз партия несложная.

По пути еще два участка – школа и детский садик, где те же дополнительные списки доверительно распахнуты для всех. Черно-белые бюллетени словно лазерным принтером размножены на офисной бумаге. Никаких степеней защиты. Только пара георгиевских ленточек по краям.

Соседи по двору поздравили меня с референдумом и победой Республики. Я поздравила маму с Днем матери и сказала, что приехала забрать их отсюда как можно скорее. Мы собираем вещи, оставляем дом. Родители думают, что вернутся, когда тут все успокоится. Я думаю, им понравится Киев.

Киев – Луганск – Антрацит – Киев