Мракобесы против Мефистофеля

Альпинист-истребитель признался в уничтожении предмета охраны Дома Лишневского, но был отпущен домой в статусе свидетеля

Метла "ЕдРа" и натуральный обмен с Козодаевым

Пять тысяч рублей – цена, за которую 28-летний выпускник ИТМО и любитель пофотографировать красивые петербургские виды согласился уничтожить крылатого демона с дома на Лахтинской. В День знаний Константин Исаков был принудительно доставлен из своей квартиры в отдел дознания Петроградского района. Несмотря на то что Исаков признался в содеянном (сбил горельеф при содействии страховавшего его внизу "знакомого"), он остался в качестве свидетеля и был отпущен домой.

Над тем, сообщать ли, кто его нанял, пока еще размышляет. Коллегам с "Фонтанки" на вопрос, известно ли имя заказчика полиции, оперативники ответили "конечно".

Есть основания полагать, что в настоящее время идет подгонка этой роли к муниципальному депутату-едросу Андрею Бреусу, организовавшему оперативную "уборку мусора" и обеспечившему спецтранспорт и рабочих для вывоза того, что осталось от обрушенного наземь Мефистофеля (см. "Новую" от 31 августа 2015 г.).

Хотя, по распространенному среди возмущенной общественности мнению, брать надо выше.

Специально для тех, кого все еще занимает вопрос: отчего ключи от чердака без всяких проблем были выданы под выход "альпиниста-истребителя", но оказались недоступны для двух депутатов, просивших обеспечить выход на крышу для установки временного изображения крылатого демона.

В том, что ключи имеются в обслуживающей Дом Лишневского ЖЭС № 2,  сомневаться не приходится.  Со слов журналиста Светланы Гаврилиной, в телефонном разговоре с замначальника этой конторы Натальей Сафроновой 27 августа был дан ответ:  "Тот, кто дал ключи, уже идет в прокуратуру".

ЖЭС № 2 находится на Гатчинской улице, 16, по одному адресу с ПИБом Петроградского района, где трудится Надежда Стиценко, она же казначей прихода строящегося на Лахтинской храма. Пристроить ее под крыло начальника этого ПИБа товарища Козодаева промыслила, разумеется, Блаженная Ксеньюшка. Во всяком случае, так рассказывала об этом сама Надежда Васильевна в февральском интервью журналу "Вода живая":

"Так получилось, что благодаря святой Ксении я нашла и светскую работу. Вот как это было. На стадии предпроектной подготовки нам потребовались поэтажные планы соседних домов. Написали письмо на имя начальника ПИБ Петроградского района Андрея Николаевича Козодаева с просьбой снизить цену, денег-то не было. Пришла подавать заявку, вместе с документами подаю инспектору и письмо, а мне говорят, что расценки для всех едины. Я пошла к начальнику – сидела в очереди, молилась, захожу в кабинет, а у начальника на столе иконы стоят. Андрей Николаевич распорядился сделать для нас документы бесплатно. Это было в 2004 году. С тех пор он помогает нам. А когда самому Анд­рею Николаевичу потребовался главный бухгалтер, отец Константин благословил меня, сказал, что нужно нашему попечителю помочь. Так и работаю до сих пор".

Открестились

Уже на следующий после совершения преступления день пресс-служба Санкт-Петербургской епархии заявила, что православные не имеют отношения к акту вандализма на Лахтинской улице, 24, с фасада которого был сбит горельеф с изображением крылатого демона.

Не то чтобы на епархии загорелась шапка. Но дыму было много: накануне варварского происшествия на возводимой напротив церкви Ксении Блаженной был установлен крест, а местные жители тут же припомнили, как ранее "отвечающий за строительство священник при большом количестве протестующих против застройки данного места "пророчил", что изображение Мефистофеля рухнет" (на это, в частности, указывает в своем заявлении в КГИОП и полицию Николай Зыков).

Отрицая причастность прихода или каких-либо людей из епархии, в ее пресс-службе подчеркнули: "Мы относимся крайне отрицательно к любым попыткам вандализма или противоправных действий […] Любое противоправное действие должно быть расследовано – мы это полностью поддерживаем". А "к соседству строящегося храма и данного здания мы относимся как и к любому другому соседству с памятником культуры – вполне нормально".

Однако в тот же день, 27 августа, газета "Известия" представила несколько иную позицию: РПЦ может ходатайствовать о смягчении взыскания с виновных в разрушении петербургского горельефа (если дойдет до суда), попросив учесть "благую мотивацию" совершивших преступление, заявил заместитель председателя синодального отдела по взаимодействию церкви и общества РПЦ Роман Багдасаров. По его словам, "фигура демона влияла на духовную атмосферу города" и человек, решившийся на противозаконный поступок, хотел избавить северную столицу от зла.

Схожая мотивация была представлена и в безграмотном письме, распространенном за подписью бывшего руководителя анонимной организации "Казаки Петербурга", взявшей на себя ответственность за "ликвидацию Мефистофеля". (Прежде эта же организация брала на себя ответственность за глумливые акции в отношении петербургского музея Набокова и усадьбы писателя в Рождествено, а также за попытку сорвать лекции директора Эрмитажа Михаила Пиотровского – в связи с выставкой братьев Чепмен.)

Тут же петербургские казаки общества "Ирбис" пообещали наказать псевдоказаков за порчу народного достояния. Атаман "Ирбиса" Андрей Поляков заявил: "Организации "Казаки Санкт-Петербурга" нет и не было никогда – это провокаторы, которые подписываются от имени казаков. Мы попробуем сообща найти этих вандалов и наказать. Наказать надо, потому что они портят достояние культурного наследия и позорят наше имя".

Православный альпинизм

Пока шел этот обмен заявлениями, гражданские активисты анонсировали на воскресенье, 30 августа, народный сход "Северная Пальмира против вандализма" – у лишившегося своего крылатого демона дома. Днем 28-го инициаторы схода оповестили в соцсетях, что предполагается вывесить на здании баннер с изображением сбитого рельефа – в чем должны помочь промышленные альпинисты, "высотник найден, всем спасибо огромное", – сообщила в 16.56 Татьяна Мэй.

А уже в 3.50 29 августа журналисты петербургских СМИ начали получать письмо, отправленное с почты "протоиерей Александр Пелин [email protected]".

(Александр Пелин – председатель отдела по взаимоотношениям церкви и общества Санкт-Петербургской епархии и настоятель Сампсониевского собора, входящего наряду с Исаакиевским, Смольным и Спасом на Крови в музей "Исаакиевский собор". Все четыре храма епархия просит "вернуть".)

Пелин сообщал, что к нему на электронную почту пришло письмо "от некоего промышленного альпиниста Андрея". Которое он "счел возможным переправить в заинтересованные СМИ".

"Я не могу определить достоверность этого письма, равно как признать его ложным, – констатировал отец Александр. – Однако оно содержит интересную мысль, которая, к сожалению, недостаточно активно прозвучала в российских СМИ". "Интересная мысль" сводилась к тому, что совершенный в отношении дома на Лахтинской акт вандализма "может быть некоей спланированной акцией, направленной против Русской православной церкви": мол, ее устроители "хотели уподобить священство и мирян боевикам ИГИЛ, взрывающим древние скульптуры в Иракских музеях, или приравнять к талибам, уничтожившим древние гигантские статуи Будды". Протоиерей выражал надежду на то, что прилагаемое послание "промышленного альпиниста" поможет общественности Петербурга разобраться, кто же истинный виновник и заказчик вандализма на Лахтинской, найти и наказать их. Отчего отец Александр решил возложить такие надежды на общественность, а не на следственные органы (к тому времени уже было возбуждено уголовное дело) – загадка.

Укрывшийся за подписью "промышленный альпинист Андрей" сообщал, что его бригада регулярно выполняет работы "по реставрации и очистке фасадов" входящих в музей "Исаакиевский собор" храмов – на Исаакии, Смольном соборе и Спасе на Крови (помимо названных, в оперативном управлении этого музея находится и Сампсониевский собор – но он отчего-то не был упомянут в письме. – Прим. ред.). И что будто бы именно директор музея, лично вызвав к себе бригадира, заказал демонтаж рельефа Мефистофиля – который и был снят, упакован в специальный пакет и передан Бурову. Даром что к тому времени обломки скинутого с уровня шестого этажа демона находились в мусорном баке в нескольких сотнях метров от исторического его обиталища.

Неполное соответствие

И хотя большая часть питерских журналистов побрезговали тиражировать анонимку с абсурдными обвинениями, некоторые СМИ ее опубликовали. Как рассказал "Новой" Николай Буров, поначалу он не воспринял эту историю всерьез: "На что тут реагировать?"

Когда сталкиваешься с абсолютным маразмом – все равно как если бы написали, что я человечину ем! – не приходит в голову приумножать абсурд какими-то объяснениями". И прозвучавшие предположения о возможной причастности протоиерея Пелина не только к распространению, но и к самому появлению подметного письма не выражал готовности поддерживать: "Он же ведь не полный идиот". Но, похоже, по мере крепчания маразма этот тезис представлялся директору музея уже не столь бесспорным.

"Это какой-то учебник психиатрии, бред и паранойя. Все больше оснований полагать, что мы имеем дело с не вполне психически здоровым человеком, – комментировал Николай Витальевич к исходу дня, когда его телефон раскалился от звонков журналистов. – Я значительную часть своей жизни прожил на Петроградской стороне, ценю и люблю старину. И к Мефистофелю отношусь с особой нежностью: за него пятерку получил на госэкзамене по немецкому языку, и я его играл… Осталось разве что обезглавить меня как директора музея – и происходящее у нас в Санкт-Петербурге станет калькой творимому боевиками ИГИЛ в сирийской Пальмире!"

Закончив с шутками, Николай Буров объявил о намерении обратиться в прокуратуру и в судебном порядке защищать свои честь и достоинство. Информационный вброс от протоиерея Пелина директор музея сравнил с попытками "подсыпать перца" уже взявшей след сыскной собаке – чтобы увести в ложную сторону.

"Новая" поинтересовалась у Александра Пелина: почему, если он счел приведенные в письме "промышленного альпиниста" сведения настолько серьезными, что разослал его по СМИ, он не обратился в прокуратуру?

– А зачем? – ответил вопросом на вопрос протоиерей.

– Чтобы помочь следствию.  

– Ну, во-первых, письмо пришлось на вечер пятницы, конец рабочей недели…

– А сейчас, когда мы с вами разговариваем, вечер понедельника.

– Вот теперь самое время кому-нибудь – хоть бы и вашей "Новой газете" – обратиться в прокуратуру. А я не юрист. И судиться ни с кем не буду.

– Насколько этичным вы считаете распространение анонимки? К тому же содержащей такие серьезные и ничем не доказанные обвинения в адрес конкретного человека.

– Вы меня спрашиваете об этической стороне дела?

– Именно.

– А я бы хотел говорить о сути. По сути же я Николая Витальевича защищаю. Я вообще на стороне музея. Я сам наполовину музейщик.

– Это как?

– Я писал диссертацию по Херсонесу Таврическому, не раз бывал в археологических экспедициях. По образованию я историк, сам защищал массу памятников. Я против любого варварства, против разрушения.

– Но в интервью, вышедшем за день до происшествия на Лахтинской, вы, говоря об Энтео и его акции в Манеже, заявили, что "понимаете и поддерживаете" его позицию.

– Да, но не надо сравнивать два этих события. Энтео – точнее, девушка, которая с ним была – ничего не уничтожила, не порвала… Насколько я знаю, там они просто сняли с подставки линогравюры – с не лучшими, кстати, работами скульптора Сидура. Я бы на их месте просто попросил убрать, но у них такие горячие сердца, что тут сделаешь…

– Давайте вернемся от горячих сердец к холодному навету на Бурова.

– Самая большая проблема в том, что благодаря этой акции со сбитым горельефом на Лахтинской пытаются стравить Церковь и музей. Этого допустить нельзя.

– А распространение письма с огульными обвинениями Николая Бурова в совершении преступления этому не способствует?

– Нет. Тут вообще не в этом дело. Некие силы стоят за всем этим, вот в чем следовало бы разобраться.

– Какие силы?

– Если бы я знал! Силы, которые, скорее всего, вне ведения нашей российской действительности. Это же со всей очевидностью спланированная акция. Причем очень дорогостоящая. Мне знакомые подсчитали, что она стоит около 10 миллионов рублей.

Сами эти работы по демонтажу, плюс распространение пресс-релизов, освещение события в прессе. Вы, например, можете заплатить 25 тысяч за публикацию? Вот и я не могу, у меня зарплата 20 тысяч. Вы подумайте, кому все это выгодно, кто готов миллионы платить и ради чего. В политическом пространстве надо посмотреть. Слишком уж там много совпавших случайностей. "Случайно" рядом какой-то депутат оказался, "случайно" тут же репортеры, съемочные группы…Кому вообще этот дом прежде был интересен? У нас в Петербурге памятники десятками рушатся. А тут вдруг такой ажиотаж вокруг сбитого рельефа. Может, кому-то потребовалось выгодно продать этот дом, вот таким образом решили его распиарить, поднять цену.

– Как можно его продать, вместе с жильцами что ли? Там ведь практически все квартиры в частной собственности.

– Это вы у меня спрашиваете? Я не знаю как. И, повторюсь, я как раз хотел защитить музей.

– Распространяя анонимку с обвинениями в адрес его директора?

– Проблема в неправильной реакции Николая Витальевича. Он берет и обижается. А обижаться не надо. Мы с ним дружим, я его уважаю. Но есть некая третья сила…

– Да какая же?!

– Если б я знал, я бы сказал!

Заверения в любви и уважении к директору музея перемежаются жалобами на его глухоту к чаяньям настоятеля Сампсониевского собора: "Николай Витальевич, к сожалению, занят только собой, своей личностью. Это присуще артистическим натурам, что поделать…" – с театральным смирением сокрушается протоиерей. Например, отец Александр облюбовал находящийся на территории собора "юбилейный домик" архитектора Аплаксина (1909 г. постройки) и хозяйственный двор под строительство интерактивного музея с замахом на создание там районного центра патриотического воспитания.

– Но федеральным законом запрещено новое строительство на территории памятника, каковым является и Сампсониевский собор. Может, в этом одна из причин неприятия ваших предложений директором музея?

– Можно было бы построить как временное некапитальное сооружение – на сваях, например, проблема не в этом. Просто у музея на уме только план и деньги. Их только это и волнует, зарабатывать как можно больше. Музей фактически приватизировал храмы, используя их как источник обогащения.

– И кто же обогащается?

– Я не знаю кто. Тот, кто владеет.

– Владеет – государство.

– Да. Но обогащается и тот, кому храм передан в оперативное управление.

В направлении такой логики, надо полагать, и следует рассматривать обращение епархии к губернатору по поводу передачи ей в пользование всех четырех храмов, входящих в комплекс музея "Исаакиевский собор".

Что же об участниках прочих процессов обогащения – в частности, упомянутого отцом Александром освоения десяти миллионов на "акции с Мефистофелем", то здесь протоиерей практически идет след в след Антону Вуйме – члену Российского клуба православных меценатов, основателю PR-агентства "Духовное наследие" и совладельцу информагентства "Духовное наследие – Сибирь".

Пока настоятель рассылал по СМИ письмо "промышленного альпиниста" со своим комментарием, господин Вуйма тему "проплаченности акции с Мефистофелем" активно развивал в социальных сетях. Примерно в тех же выражениях и с теми же ценниками:

"Мы видим явную пиар-акцию, выполненную профессионалами. Резонанс в СМИ явно был усилен подкупленными журналистами. То есть это пиар-акция с целым штабом и бюджетом где-то в 10 миллионов рублей. Ищем, кому это выгодно. Кто может вложить 10 миллионов рублей в пиар против православных активистов и нанять профи-группу? Это значит у кого-то бизнес, которому мешает РПЦ, и 10 миллионов в черный пиар РПЦ вложить логично. Есть такие? Найдите, кому надо представить православных варварами, уничтожающими исторические памятники. И кому выгодно вложить в такое дело 10 миллионов рублей. И вы узнаете, кто сделал эту акцию", – вещал Вуйма.

Александр Пелин – один из пяти служивших под началом петербургского митрополита Варсонофия в Мордовии и получивших новое назначение в северной столице. На пасхальном приеме митрополита в апреле нынешнего года Николай Буров, по словам очевидцев, публично обратился к Варсонофию со словами: "Уймите ваших мальчишек! Этот город пережил блокаду и, думаю, переживет вас!" Так отозвался директор музея на слова другого "мордовского брата", архимандрита Серафима, прозвучавшие во время пасхальной службы в Исаакиевском соборе: "Сегодня я принес наконец-то в ваш Богом не спасаемый город благословение, он обрел святость благодаря мне", и якобы возвестившего, что "завтра начнется война".

Комментируя тогда происшедшее журналистам, Алексей Пелин намекал на нетрезвое состояние директора музея и связывал его словесную эскападу с нежеланием расставаться с возможностью "фактически зарабатывать деньги на церковном имуществе, которое должно по указу президента быть передано церкви". Жалуясь попутно, что Буров не уважил его просьбы – выделить в Сампсониевском соборе помещения для воскресной школы и молодежного клуба.

"Мы с протоиереем Александром Пелиным вовсе не друзья, как он вам теперь заявляет, – сказал "Новой" Николай Буров. – Он мне не интересен, как не интересен всякий пустой балабол. Насколько эффективно используется помещение, которое район ему отвел для занятий с детьми, почему настоятель раз в неделю появляется в храме, почему от него паства уходит – не стану обсуждать, это все его дело. Хотя мне и очень жаль, что все так: ведь столько сил и средств было потрачено музеем на организацию приходской жизни в Сампсониевском соборе".