Контекст вопиющий: человек молится, а его за это наказывают
Адвокат и заявитель по «делу йога» – о перспективах преследования за религиозную деятельность
26 января Совет по правам человека при президенте РФ предложил вывести из пакета Яровой поправку о миссионерской деятельности, назвав ее оскорбительной для верующих людей. Это произошло после того, как на сайте Российской общественной инициативы (РОИ) петиция за отмену «антитеррористических поправок» набрала 100 тысяч голосов.
За нарушение «миссионерской поправки» депутата Госдумы Ирины Яровой сегодня судят несколько религиозных организаций. За полгода с принятия закона состоялось около сорока подобных дел. В Петербурге только что прошел судебный процесс над «йогом» Дмитрием Угаем, который закончился в его пользу: дело прекратили.
«Новая» поговорила с Михаилом Фроловым, который защищал Угая и уже участвовал в девяти подобных делах, и с Наилем Насибулиным, который, собственно, и написал на йога заявление в полицию.
Михаил Фролов, адвокат, Гильдия экспертов по религии и праву: «Если нет указания сверху – есть шанс отбиться»
Михаил Фролов // Фото: religjourn.ru
– Вы легко победили в суде по «делу йога». Вы сразу знали, что оно развалится?
– В России дело может казаться выигрышным, а суд, независимо от материалов, решит совершенно иначе. Но в этом деле были очень слабые материалы обвинения. Участкового хватило только на составление протокола, доказательствами он не озаботился. Вероятность прекращения дела была большая. Но даже будь она маленькая, я бы все равно поехал на этот суд. Потому что судить за йогу – неправильно. (Фролов ранее представлял интересы индуистских организаций, участвовал в громком деле Бхагавадгиты: в 2011 году томская прокуратура требовала признать экстремистским этот главный канонический текст кришнаитов, что вызвало международный скандал. – Ред.) Если бы делом занималась прокуратура, результат мог быть другим. А для полицейских это еще непривычная статья. И очень важно, что заявление поступило «снизу». Потому что, будь это указание сверху, все было бы совсем по-другому. А инициативу рядового заявителя отработали спустя рукава.
– С чего начинаются такие дела? Случайно или по доносам?
– Два дела, которые я вел, точно начались с доносов. Но я бы все-таки не стал называть это доносами. У граждан есть право обращаться в правоохранительные органы, если они считают, что нарушен закон, и ничего зазорного в этом нет. Но зачастую без всяких «писем с мест» прокуратуре дают указания уважаемые органы, которым никто не в силах отказать.
У них есть план по противодействию экстремизму, по выявлению подозрительных религиозных проявлений. И когда встречается что-то непонятное, государству проще запретить, чем попытаться понять. Из девяти моих дел четыре явно спущены сверху.
– И кого обычно хватают?
– На кого пальцем покажут, того и хватают. Я даже не могу назвать это гонениями – это пока хаотичные попытки правоприменителей «на земле» выполнить план по «закону Яровой», подстелить соломку и защититься от непонятного. Но когда государство точно знает, что религиозная группа опасна (например, в случаях запрещенных судом направлений радикального исламизма), оно действует предметно: дела оформляются иначе, работа идет грамотно и масштабно.
У прессы «закон Яровой» пока вызывает интерес, особенно его «миссионерская» часть. Статья еще очень новая, к ней не привыкли. Да и контекст вопиющий: человек молится, как это делали его предки, и вдруг его за это наказывают.
– Есть регионы, где пакет Яровой особенно популярен?
– География обширна – Золотое кольцо, Калининград, Тверь, Архангельск. Системы пока нет – примериваются. Кстати, на Камчатке 26 января будет такое же дело – одно из возбужденных «на всякий случай». Хотя кого можно поймать на Камчатке, где все тихо, иногда только вулкан просыпается. (Когда интервью готовилось к публикации, пришло сообщение, что Фролов выиграл этот суд. – Ред.)
4 ноября в Петропавловске-Камчатском было сообщение о том, что заминирован торговый центр «Пирамида». Оно оказалось ложным, но при эвакуации в здании обнаружили группу кришнаитов, которые пили чай. Они арендовали помещение в «Пирамиде» уже несколько лет, и никому до них дела не было. Но теперь на них решили опробовать «закон Яровой». Им вменяется только то, что они там сидели, не будучи зарегистрированными как религиозная группа.
Пока сложно говорить о статистике, поскольку проигранные в первой инстанции дела будут обжалованы. Четыре дела уже прекращены в первой инстанции, еще в четырех моих подзащитных признали виновными. Наказывают обычно минимальным штрафом, поскольку привлекают в первый раз.
– Как вы оцениваете религиозные поправки из пакета Яровой?
– У государства есть потребность контролировать религиозную идеологию, чтобы не допустить распространения экстремизма. Чтобы это отслеживать, и был разработан правовой институт миссионерской деятельности, который пресекает анонимное распространение религиозной идеологии. Но авторы закона не посоветовались ни с религиозными организациями, ни с практикующими в этом направлении юристами. Не были получены заключения профильного комитета Госдумы и правительства. Все это привело к принятию сурового, непонятного и трудновыполнимого закона.
– А как боролись с сектами до принятия пакета?
– Правовых механизмов для противодействия так называемым сектам предостаточно. Есть 239-я статья Уголовного кодекса («Создание некоммерческой организации, посягающей на личность и права граждан». – Ред.), в законе «О свободе совести и о религиозных объединениях» прописаны основания для ликвидации религиозного объединения. С теми, которые действительно нарушают закон, правоохранительные органы разбираются быстро.
«Сложности начинаются, когда религиозное объединение не нарушает закон: оно зарегистрировано в Минюсте, сдает вовремя всю отчетность и проходит все проверки без замечаний. А по телевизору с подачи заинтересованных лиц вдруг говорят, что это секта. Не секрет, что за этим часто стоит РПЦ, которая не заинтересована в конкурентах. Под предлогом борьбы с сектами удобно вставлять палки в колеса законопослушным религиозным организациям, причем делать это могучими руками государства»
Религии кришнаитов пять тысяч лет, они одними из первых, в 1988 году, зарегистрировались в России и права граждан за всю историю пребывания в РФ не нарушали ни разу. Однако в СМИ начинают нагнетать истерию, бездоказательно обвиняют их в деструктивности, смешивают все в кучу, приводят ужасные случаи из жизни сект. И вот уже и государство, и общество готово бороться с «сектой». И сектой она становится не потому, что нарушает закон, а потому, что не относится к традиционным для России религиям.
– Зачем нужна «миссионерская» поправка? Ведь и раньше можно было наказать, например, за человеконенавистническую проповедь.
– Раньше можно было легко наказывать за то, что уже совершено. «Закон Яровой» направлен не столько против уже состоявшейся сомнительной проповеди, сколько на возможность ее профилактики. Чтобы все проповедники были учтены, чтобы можно было узнать, от какой религиозной организации человек действует, а религиозные организации, в свою очередь, следили сами за тем, кого они уполномочили и что он там говорит. Но недостатки закона становятся всю более очевидными: человек может соблюсти закон, но его все равно привлекут к ответственности.
– Эту поправку лучше отменить или отредактировать?
– Для верующих – лучше отменить. Но государство на это не пойдет и ограничится редактированием. Надеюсь, после формирования правоприменительной практики на уровне Верховного суда РФ ситуация прояснится. Сейчас все ждут, когда в ВС поступят первые дела: какую позицию он займет, так и будет. Например, один из ключевых вопросов. Гражданин, который не относится ни к одному религиозному объединению, вправе лично от себя распространять вероучение или уже нет? Если Верховный суд подтвердит это право, то любой сможет отречься от своей организации и выйти из-под действия «закона Яровой». А если не подтвердит, то произойдет отчуждение конституционного права граждан распространять свои религиозные убеждения, что тоже допустить нельзя.
Наиль Насибулин, заявитель по «делу о йоге»: «Это не донос. Донос – это когда человек стукачит»
Наиль Насибулин // Фото: vk.com
– Вы общались с Дмитрием Угаем после того, как проиграли суд?
– Да, мы немного поговорили. Я ему сказал, что лично против него ничего не имею. Как мне показалось, он отнесся с пониманием. Правда, потом «ВКонтакте» он публично назвал меня говном. Было несколько человек в зале, которые пришли меня поддержать, – представители общественных движений, юристы, которых тоже волнуют проблемы, связанные с нетрадиционными религиозными движениями. И они знают, что это был не просто философ, а проповедник-кришнаит. Я с очень многими людьми познакомился в связи с этим процессом. В соцсетях многие мне пишут, чему я приятно удивлен.
– Как вы отнеслись к решению суда закрыть дело?
– Спокойно. Мировые судьи, на мой взгляд, не обладают достаточной компетенцией, чтобы разбираться в подобного рода делах (о миссионерской деятельности. – Прим. авт.). Это была игра в одни ворота. Как мировой судья может что-то определить, если он даже не знает основ религиоведения? Как минимум такие дела должны рассматривать районные суды при наличии религиоведческой экспертизы. Да и полицейские, которым я написал заявление, даже не знали, что такие поправки приняли. Пришлось объяснять.
– Родственники и друзья следили за процессом?
– На работе только один-два человека были в теме, остальные ничего не говорили. Друзья тоже сначала не поняли, в чем сыр-бор. Они слышали об этом только из заголовков СМИ и удивлялись: «Так это ты был?!» Прикол в том, что заголовки не отражали того, что произошло в действительности. Везде пишут, что программиста и философа сажают в тюрьму за йогу, хотя это абсолютно не так. С чего вы взяли, что он программист, если в суде сказано, что он безработный? И в тюрьму его никто не сажал – ему грозил штраф.
– Многие называют вас доносчиком…
– Это не донос. Донос – это когда человек стукачит или сообщает ложные сведения. А я написал о том, что знал из открытых источников: о том, что, возможно, совершается нарушение закона о миссионерской деятельности. И попросил проверить. Я никого ни в чем не обвинял. Просто сообщил о том, что скрывается от людей. Сообщил, что незарегистрированная религиозная группа ведет деятельность под прикрытием культурного мероприятия.
– Что вы из этой истории вынесли для себя?
– Это был не самый тяжелый для меня суд (Наиль имеет в виду свой бракоразводный процесс, который тянулся несколько лет. – Прим. авт.). Я знаю много историй, когда ломаются судьбы и распадаются семьи из-за того, что люди уходят в эти организации, исключают себя из общественной жизни, среди кришнаитов, пятидесятников, свидетелей Иеговы. Моя жена так сильно увлеклась эзотерикой, Блаватской, что это приблизило развод. У нее была наставница, которая дискредитировала меня, когда я воспротивился новому увлечению жены.
А на суде с Угаем было много прессы. Я понял, что там много искажений, что шумиху раздувают искусственно. За этим явно стоят какие-то силы, которые используют ситуацию в своих целях.
Я вынес для себя, что кришнаитский монах и проповедник может легко отречься от своей веры, чтобы не платить штраф. Еще поразили грубость и хамство, которые позволяют себе люди других религий в отношении православия. Я получаю очень много неприятных слов в личных сообщениях от незнакомых людей.
– Вы считаете себя православным активистом?
– Нет, и я не ассоциирую себя с людьми, которые громят выставки и запрещают показ фильмов. То, что я открыто заявляю о своей вере, не делает меня православным активистом. А они пусть проповедуют, но открыто говорят, кто они есть. Существует понятие конфессиональной анонимности: когда ты выступаешь от имени определенной религиозной организации, но скрываешь это. В некоторых странах такая анонимность уголовно наказуема.
Кстати, сайт Vedalife (на фестивале Vedalife задержали Дмитрия Угая; на время судебных разбирательств сайт был недоступен. – Прим. авт.) возобновил свою работу. Они почувствовали полную безнаказанность, даже не дождавшись истечения срока на обжалование.
– Какие-нибудь организации приглашали вас поучаствовать в их работе после процесса?
– Только православные татары пригласили на собрание их общественного движения, а больше никто.
– В будущем вы будете действовать так же?
– Не исключаю. Не вижу в этом ничего зазорного. Если протокол был составлен, значит, должностное лицо посчитало, что есть нарушение закона.