Наш яхт-клуб – это одна большая деревня
Спортсмены тщетно пытаются достучаться до чиновников и объяснить им, что парусный спорт — не просто хобби, это пласт культуры
Кирилл Смирнов занимается парусным спортом в яхт-клубе на Петровской косе более 40 лет. А если считать выходы в море с отцом, так и того больше. Его родители познакомились в 55-м яхт-клубе ВМФ, потом Кирилл сам пошел в спортивную парусную школу при центральном яхт-клубе, а сейчас его 9-летние дети-близнецы Эрик и Ингвар идут по стопам отца. Уже десять лет он капитан яхты класса «Л-6» с красивым названием «Кареджи». Яхта полностью на попечении его команды — они сами ее ремонтируют, меняют навигационные приборы, красят, покупают паруса и обновляют каждый сезон, не говоря уже о капитальном ремонте, — все за свой счет.
По словам капитана, если не считать души, то в яхту 1969 года постройки вложено около двух миллионов рублей. Остальные крейсерские яхты Речного яхт-клуба профсоюзов тоже содержат сами экипажи.
Речной яхт-клуб предоставлял яхтсменам бесплатную стоянку, ангары для ремонта, краны и зимовку. Так и жили — с 1924 года, когда яхт-клуб, созданный еще в 1860-м, был передан профсоюзам вместе с имуществом и землей.
В 2020 году история легендарного яхт-клуба может бесславно закончиться. За формальностью — нет договора водопользования — стоит конфликт между Федерацией профсоюзов и городом.
В конце июля яхтсменов попросили выйти из гавани, объявив, что у Речного яхт-клуба нет договора водопользования. Пришлось убрать причалы, а без них стоять в гавани небезопасно, особенно большим катерам и парусникам. Все маломерные суда покинули гавань и стали искать места в оставшихся яхт-клубах города. Но мест на других стоянках практически нет.
Все дело в давнем конфликте между Федерацией профсоюзов и администрацией города, которая представлена на Петровской косе Школой высшего спортивного мастерства (ШВСМ). Причина дележа — драгоценная земля, которая находится в бессрочной аренде у Федерации профсоюзов.
Раньше, несмотря на давнее недопонимание, клубу и ШВСМ удавалось договариваться: и по воде, и по набережным, которые также принадлежат высшей школе.
Этим летом все изменилось: неожиданно по чьей-то воле прокуратура стерла пыль с решения арбитражного суда 2011 года, когда суд признал недействительным договор водопользования между яхт-клубом и Комитетом по природопользованию (по той причине, что его заключили без проведения торгов).
А в 2019 году произошли два события. Сначала ШВСМ выиграла конкурс управления Невско-Ладожского водного бассейна на водопользование. Затем правительство РФ приняло решение, согласно которому акватория Большого порта Санкт-Петербург отодвинулась за границу ЗСД. Теперь на акватории у Петровской косы стал действовать режим внутренних водных путей. Другими словами, вода стала городской, и договор водопользования ШВСМ с управлением Невско-Ладожского водного бассейна вступил в силу. Теперь без разрешения ШВСМ на данной акватории не сможет находиться никто.
Почему ШВСМ не стала заключать договор водопользования с Речным яхт-клубом — ответ на этот вопрос лежит в истории непростых отношений яхт-клуба и школы. Но пострадавшими в этой войне стали любители паруса, которые ходят на профсоюзных яхтах, тратя на их содержание и ремонт свои личные деньги, и владельцы частных маломерных судов, арендующих причалы у клуба. Им негде приткнуться, потому что в морской столице России оказалось не так уж много яхт-клубов.
По словам президента Санкт-Петербургского парусного союза Сергея Алексеева, до 1991 года в Петербурге существовало более 30 яхт-клубов. Сейчас их всего пять.
Мы поговорили с несколькими яхтсменами, которые живут парусным спортом, о том, как им приходится теперь.
Наталия Морозова, матрос «Лены». Фото: Елена Лукьянова / «Новая газета»
Наталия Морозова, матрос «Лены»:
— Я пришла сюда восемь лет назад: молодой человек привел покататься. Так меня и затянуло. Ты приходишь матросом, вообще ничего не знаешь, но постепенно набираешься опыта. У нас была такая Галя Володина, она очень давно ходит, прекрасный учитель, очень терпеливый. Она много нам дала — и по узлам, и по настройке паруса, и по морским названиям. Потому что тебе кричат: «Трави давай, подбирай шкоты, брасы!» — а ты как дурак бегаешь: за что хвататься? «Да вот эту красненькую бери».
Мы понимаем, что сегодняшняя ситуация — из-за куска земли. Хотя в начале сезона ничего не предвещало шторма. Все спустились на воду, работали спокойно. Ну висели какие-то бумажки (требование судебных приставов убрать лодки. — Прим. ред.). Мы спрашивали администрацию яхт-клуба, нам махали руками — дескать, пронесет.
31 июля нам просто сказали, что яхт-клуб закрывается. Началось брожение, слухи, вообще ничего непонятно было. А 1 августа многие ребята ушли на Кубок яхт-клуба — в это время и начали срезать сходни. Когда вернулись, стали пытаться за какие-то буйки зацепиться.
В итоге все разбежались в разные точки. Ходили слухи о создании межвузовского парусного клуба, но никакой конкретики, а от смольнинского комитета по спорту одни отписки.
Наша яхта стоит сейчас в Рабочей гавани. Кто-то ушел в клуб «Геркулес», кто-то в «Неву», кто-то на Крестовский. Но везде мы на птичьих правах и временно.
Стоянка стоит сумасшедших денег. В «Неве» нет инфраструктуры, электричества, воды. И стоянка там для маленькой 8-метровой лодки стоит 8 тысяч рублей в месяц. 100 евро. Стоянка в форте Константин — 13 тысяч в месяц. У меня у друга лодка в Финляндии. За год — с электричеством, водой и зимним хранением — он платит 500 евро.
Сезон кончается в сентябре — куда мы будем поднимать яхты? Кроме того, яхты являются профсоюзным имуществом, мы не уверены, что они останутся в сохранности, что их не продадут. А люди вкладывали в них огромные деньги.
Никита Бриллиантов, капитан «Онеги»:
— Есть спор двух хозяйствующих субъектов, где одна сторона — профсоюзы, вторая — город. Есть судебное решение, которое в какой-то момент власти решили применить. Почему и кто конкретно дал команду, мы так и не поняли. Факт — решение суда выполнили, и яхты покинули гавань.
Половина понтонов яхт-клуба сделана нашими руками в середине нулевых. В Ломоносове есть большой склад торпед, мы с военными договорились, и они нам отдали футляры для торпедного аппарата. Мы их собрали, сварили, сделали конструкцию, набили досками и на них швартовались. Тех понтонов уже не осталось, потом мы уже из металлических труб делали. Администрация поставила их на баланс — но тем не менее это самострой. Они теперь на южной набережной лежат.
Сейчас швартоваться некуда, мы временно договорились, что швартуемся на акватории школы «Крестовский остров». Но понтоны, к которым мы швартуемся, под арестом службы судебных приставов. Разбирательство в суде идет. Мы связывались с одним из предполагаемых владельцев, он сказал — через неделю понтоны заберет. Уже есть аварии, потому что мы там очень скученно стоим — цепляемся мачтами.
ШВСМ поставила свои понтоны в Западной гавани и предложила клубным яхтам встать там.
Но эти понтоны не подходят для крупных крейсерских яхт. Во второй половине августа обычно начинаются сильные западные ветра. Будет беда. На этих детских понтонах стоять нельзя. Мы подготовили запрос в спорткомитет, спрашиваем — куда нам деваться?
Нашей яхте 55 лет, а я капитан с 2000 года. Мы вложили в нее около пяти миллионов рублей. Это только затраты на комплектующие, на текущий ремонт, на покупку парусов. А если учесть наш труд — ведь многое мы делаем своими руками — можно смело умножать на два.
Наш яхт-клуб — одна большая семья. Мы десятилетиями друг друга знаем. У меня даже дачи нет, потому что я все время провожу в яхт-клубе.
Когда мне было 18 лет, сижу на яхте, приходит женщина. Я ее в клубе видел, но даже не знаю, как зовут. Говорит: «Можно на яхту пройти?». «Заходите», — отвечаю. Начала расспрашивать, и я понимаю, что она про меня все знает. Я говорю: «Извините, можно я тоже вам вопрос задам? Я даже не знаю, как вас зовут». А она смеется: «Никита, ты до сих пор не понял: яхт-клуб — это одна большая деревня, здесь все всё друг про друга знают».
Кирилл Смирнов. Фото: Анастасия Гавриэлова / «Новая газета»
Кирилл Смирнов, капитан «Кареджи»:
— У меня отец морем всегда болел, ходил на яхте. Когда я стал повзрослее, и мне сказал: «Давай, сынок!»
Мое отношение к тому, что происходит, резко негативное. Есть такие вещи, которые нельзя ломать. Парусный спорт — не просто хобби, это пласт культуры.
У нас в клубе сложилось так: человек приходил, занимался с детства, получал опыт, знания, вырастал, начинал ходить на лодках, становился матросом, помощником, капитаном. Сейчас это все уничтожается. Понятно, что все должно встать на новые экономические рельсы, но, встав на них, мы можем потерять сообщество людей. Будет просто стоянка, где каждый сам по себе.
Если бы не наш труд и силы экипажей, эти лодки превратились бы в пыль. «Кареджи» 1969 года постройки. Она уже прошла капремонт, менялась обшивка и силовой набор. Все переделано, перестроено и обновлено, включая навигационные приборы, паруса, мачты, — это все является собственностью экипажа. Если говорить, что осталось от яхт-клуба, — наверное, только корпус, и то он своими руками переделан полностью.
Владимир Задириенко, капитан «Уссури». Фото: Елена Лукьянова / «Новая газета»
Владимир Задириенко, капитан «Уссури»:
— Я пришел сюда в шестом классе. Шел мимо, вижу мужики лодку красят. Я говорю: «А вот бы и мне тоже». Мне дали кисточку и сказали: «Ну покрась». Так и остался.
Сначала ходил на небольших яхтах «Драконах», под конец школы перешел на крейсерскую шестерку, на «Варяг», потом поступил Макаровское училище. Работал в торговом флоте. А когда вернулся, стал учиться, получил документы судоводительские и стал ходить на шестерке «Уссури». Она была в безобразном состоянии, брошенная, мы ее за три года отремонтировали капитально: поменяли все что можно и в 2012 году спустили.
У нас в команде 15 человек, совершенно разные люди — пенсионеры, рабочие, айтишники. Любители, которые ничуть не хуже профессионалов.
Что будет дальше — неизвестно. Почему все так? У города тяжбы с профсоюзами, а страдают люди. Землю отнять не могут, а вот с водой подгадили. Как яхт-клуб может быть без воды? Пишем письма в Смольный — пока тишина.