Письма не мертвого человека

- Такая вот преамбула... Как вы представляете сегодня своего зрителя, какой он, что с ним происходит?
- Когда заходит разговор о зрителе, я всегда вспоминаю замечательную историю, которую рассказывал один известный российский режиссер. Он дружил с Федерико Феллини, и, когда приехал в Рим, вместе с Феллини по дороге из аэропорта проезжал мимо одного из кинотеатров. И тут Феллини воскликнул: «О, здесь идет мой фильм!» Российский гость предложил зайти. Феллини помялся, но все-таки они остановились и зашли. В зале никого не оказалось. «А где же зритель?» - спросил гость. И тут Феллини со свойственным ему чувством юмора ответил: «О! Мой зритель умер»... В этой шутке есть доля горькой истины. Мой зритель - эта та интеллигенция, которая в свое время, в 70-е, 80-е годы, читала подпольную литературу; для которых фильм «Письма мертвого человека» был откровением переломной эпохи. Сейчас эти люди ушли из кинозалов. Ушли сознательно, сначала потому что большинство просто стали в 90-е годы нищими, как почти вся интеллигенция, а потом, когда они оправились, то разочаровались: так дискредитировало себя в их глазах наше киноискусство. С другой стороны, мой зритель - безусловно это и то молодое поколение, которое не видело моих фильмов и сейчас заново открывает в них то, что накоплено эпохой. Ну и, конечно, мой зритель - это фанатики кино, потому что все мои фильмы претендуют на свой особый стиль, определенные кинематографические высказывания, они сложны по драматургии, в них много киноцитат, киноассоциаций, и, конечно, нужно очень любить кино, понимать тонкости, чтобы оценить их и ими насладиться. Но, как ни странно, в последние годы, как оказалось, мой зритель расположен не столько здесь, сколько в Европе. Ведь там у меня были четыре большие ретроспективы - две в Германии и еще во Франции и в Бельгии. Помимо этого, довольно часто мои фильмы показывали по европейским телеканалам. Те же «Письма» не переставая идут по миру последние 20 лет. Несколько лет тому назад я приехал на фестиваль в Монреаль и в тот же день узнал, что вечером телевидение показывает «Письма». Или вот, скажем, «Русская симфония» - фильм сложный, насыщенный цитатами из русской истории, культуры, требующий большого интеллектуального напряжения - он был показан по каналу ARTE во Франции, причем не абы как, а в субботу вечером, в прайм-тайм. Или Америка. Именно там состоялась премьера моего последнего фильма «Конец века». Это было в 2001 году на Теллурайд-фильм фестивале, который устраивает Том Ладди, продюсер Форда Копполы. Вся американская интеллектуальная элита собирается на нем в горах Колорадо. Это фестиваль не конкурсный, он строится по такому принципу: если вас пригласили - это уже ваш приз. Том Ладди приглашает очень мало режиссеров. Из России, насколько я знаю, там побывали Тарковский, Михалков, Сокуров. А я там был вместе с Дэвидом Линчем, Жан-Пьером Жене, Агнешкой Холланд - очень приличная компания. И американский зритель принимал фильм прекрасно... Это я все к тому, что разный этот мой зритель, разный и непредсказуемый.
- Как вы относитесь к возможности работы на Западе?
- Даже знакомые часто задают мне подобный вопрос: а ты разве не на Западе? Почему-то многие считают, что я должен именно там снимать кино, тем более что деньги на мои работы частично дают иностранные партнеры. Но вы знаете, я человек религиозный и считаю, что моя судьба - жить и работать здесь, в России. И потом, мне кажется, не надо испытывать иллюзий по поводу Запада. Одно дело, когда мы присутствуем там как носители менталитета, связанного с русской культурой, русской традицией, и совсем другое дело, когда мы оказываемся в положении задержавшихся надолго гостей. У меня было множество причин уехать, в том числе и личного характера - часть моей бывшей семьи уже много лет живет там. Бывают минуты, когда меня одолевает отчаянное желание бросить все и уехать, сделать это демонстративно, как бросить перчатку. Ведь случается, здесь приходится испытывать прямо-таки нечеловеческое унижение, унижают до той черты, до которой человек с чувством собственного достоинства просто не может и не должен опускаться. Тогда и приходит идея демарша. Хотя я порой задаю себе вопрос: а почему, собственно, у меня, рожденного и выросшего на этой земле, в этой культурной среде, жизнь должна быть проще, чем у художников прошлого, которые, между прочим, внесли несравнимо более значительный вклад в отечественную культуру? Они ведь прошли через немыслимые страдания, но все равно остались в России.
- Есть и другие примеры, скажем, Андрей Тарковский...
- Ну, это другая история, другое время... Помню, я вез из Парижа его письмо, написанное незадолго до его смерти. Тогда, в 1987 году, я был приглашен каннским жюри на неделю кинокритики с фильмом «Письма мертвого человека» и в Париже встретился с женой Тарковского. Лариса Павловна попросила меня передать в Москву Элему Климову письмо для Союза кинематографистов. Андрея Арсеньевича уже не было в живых, и она сказала: «Вы можете прочитать, там тайны нет». Я открыл письмо в самолете и прочитал, там была эта знаменитая фраза: «Я русский человек, но советским себя не считаю»... У меня есть фотография 1981 года, подписанная Тарковским: «С надеждой на будущие встречи». Но встреч больше не было, и я жалею об этом.
- Вы снимаете картины по собственным сценариям, по крайней мере, участвуете в их написании. Не собираетесь изменять этой традиции?
- Я воспитан в концепции Андрея Тарковского. Степень его участия в сценарии была огромной, даже когда он снимал по написанному не им сценарию. И в качестве соавторов могут участвовать серьезные писатели, а за литературную основу браться блестяще написанные произведения. Примерно так и в случае с моей новой постановкой. Уже есть сценарий, написанный мною и Вячеславом Рыбаковым по известному произведению братьев Стругацких «Гадкие лебеди». Это фантастика, но не простая, а философская фантастика. Там затрагивается проблема столкновения с будущим, взаимоотношения с которым сегодня обострены. Время идет так быстро, что будущее резко входит в нашу жизнь, меняя нас самих, ставя перед новыми серьезными проблемами. Обостряется проблема столкновения поколений, конфликт отцов и детей. Дети строго судят предыдущие поколения, судят по той простой причине, что те уходят, а они остаются. Они судят все созданное не ими: сделанное, написанное. Так функционирует человеческая культура. В этом есть определенный парадокс. И я хочу довести эту мысль до философского конфликта... Хотя кино это такая вещь, где никогда ничего нельзя загадывать... К сожалению, а может быть, к счастью...

Беседовал Алексей НЕДВИГА
фото Александр ГУТОРКИН