Российская власть: самовоспроизводящаяся лояльность

От редакции
Ушел Валерий Крамник – это плохо укладывается в голове. Впрочем, такое всегда укладывается плохо – особенно в первые дни, когда происшедшее кажется скверным сном. И кажется – проснешься, откроешь глаза и увидишь его, живого и здорового... Увы: этот сон не кончается. И уже не закончится.
Вроде бы совсем недавно мы вместе с ним участвовали в теле- и радиопередачах, в круглых столах и конференциях. Совсем недавно созванивались, договаривались встретиться, выпить кофе, поговорить обо всем, что накопилось. Сделать этого давно не удавалось: Валерий жил в пригороде, на «большую землю» выбирался редко, постоянно работал над чем-то срочным и важным. Обещал: вот на следующей неделе – закончу, освобожусь, приеду. Но приехал не он ко мне, а я к нему. И я его увидел, а он меня – нет...
У него было множество титулов и званий: доктор политических наук, профессор, известный политолог, популярный комментатор. Его голос в городе знали многие: не один год он выступал на радио в программе «На перекрестке мнений», яростно отстаивал свою точку зрения на все, что происходило в стране и в городе.
Авторитетов не признавал: мог «приложить» любого политика, независимо от должности. Не боялся никого и ничего, говорил то, что думал. В последнее время его стали приглашать в государственный эфир все реже и реже: вольнодумство выходит из политической моды...
Никогда точно не знал, сколько ему лет: пятьдесят пять? Шестьдесят? Оказалось – шестьдесят пять: выглядел он куда моложе. Никогда (при мне по крайней мере) не жаловался на здоровье. Но вот уснул – и уже не проснулся: отказало сердце.
Что осталось? Книги, научные работы, статьи, эфирные папки, хранящие его голос. До сих пор кажется, что вот-вот Валерий позвонит, скажет: «Привет, дружище! На той неделе не смог, но завтра буду в городе, обязательно зайду...»
Больно сознавать, что это «завтра» не наступит никогда...
Валерий давно хотел написать для нашей газеты. Относился к этому очень ответственно, а потому работал долго, делал наброски, переписывал. В конце концов, когда работа была закончена, стало ясно, что получился вполне фундаментальный труд, для газеты он вроде как тяжеловат и великоват. Мы договорились, что Валерий доведет свой текст до кондиции: что-то сократит, что-то перепишет. Только все не доходили руки, не хватало времени. А теперь вот его не стало совсем. Потому как не стало самого Валерия... Мы считаем своим долгом познакомить читателей «Новой» с тем, что Валерий Крамник готовил для них, но так и не успел закончить. Сам он считал этот текст скорее черновиком. И все же, уверен, вы по достоинству оцените глубину и смелость мысли автора. Читайте.

Борис ВИШНЕВСКИЙ, Николай ДОНСКОВ

Валерий Крамник

Базовый тип и дизайн мышления
Миропонимание элиты и рядовых граждан отличается в основном узостью мышления, склонностью упрощать действительность, безальтернативностью и однозначностью способов и путей развития общества, готовностью к крайним мерам в решении злободневных проблем. Такой тип мышления знаменует ограниченный кругозор политиков, испытывающих трудности по мере усложнения действительности, нуждающейся в новой генерации политиков, способных более разносторонне воспринимать мир. Новые политики характеризуются определенной гибкостью мышления, пониманием сложности окружающего мира, признанием многообразия форм и закономерностей развития общества, альтернативных путей и методов преобразований, избежанием крайностей, стремлением одним махом решать насущные проблемы.
Россиянам всех постов и рангов присущ и своеобразный дизайн мышления, характеризующийся преимущественно эмоциональным, умозрительным, ортодоксальным мировосприятием, склонным к абсолютизации, идеализации идей и решений, «словесным», а не деловым подходом. Такое понимание отражает способность оценивать политику и общество преимущественно с ценностных, идейных, моральных, а не практических позиций.
В целом доминирующий тип и дизайн мышления, претерпевая изменения и не охватывая собой в одинаковой мере «верхи» и «низы», означает более или менее жесткий, инертный, доктринерский склад ума, не вписывающийся в перспективные тенденции развития страны и мира по мере ослабления «железных принципов» в пользу гибких, подвижных и прагматических воззрений.

Элитные черты
В свою очередь российская элита обладает особыми чертами. Она заведомо определяет свои взгляды как «единственно верные», «правильные» и «бесспорные», как «окончательное миропонимание». Как следствие, она испытывает дефицит, деформацию знаний. Властные круги сочетают правдивое и иллюзорное, ложное толкование реальности. Власть не в состоянии всегда скрывать правду по важнейшим вопросам. Одновременно она вынуждена прибегать к завышенным самооценкам, самообману для обоснования правильности своего курса. Применяется и «полезное лицемерие», когда власти говорят неправду, прекрасно сознавая, что вводят окружающих в заблуждение. Не иссякает поток информации, которая, в той или иной мере противореча самой действительности, все же рассчитана на усвоение как рядовыми гражданами с целью их идейного подчинения, так и самими руководителями для их собственного самоутверждения.
Российская элита проявляет зачастую некритичность к своим и крайнюю нетерпимость и критичность к инакомыслящим. Власти не готовы признать, что страна нуждается в критике, не контролируемой сверху. Все делается для того, чтобы оградить президента и его окружение от критики. Упорно насаждается взгляд, согласно которому любая критика высшего руководства рассматривается как нападки на президентский курс. У высших руководителей отсутствует понимание того, что уважение к ним вполне может сочетаться с беспристрастным критическим анализом их деятельности. Сужается поле для свободного и откровенного обмена мнениями, диалога, полемики и дискуссий, что уменьшает опасность непоправимой ошибки, которые иначе не появились бы. Общественная палата не в состоянии компенсировать полноценный разговор и непредвзятую экспертизу планируемых инициатив в отсутствие свободы СМИ, разделения властей, плюралистического парламента, независимого судопроизводства и инициирована как демонстративный, а не реальный совещательный и аналитический орган.
Власти не преодолели до конца стойкое табу и не сделали «здоровое критическое сотрудничество» нормой взаимоотношений с оппозицией. Срабатывает застарелый российский стереотип: отсутствие признания естественности и даже желательности и плодотворности оппозиции. Хотя право на оппозицию столь же правомерно, как и право на поддержку правящего курса. Власти не добиваются того, чтобы была оппозиция не против президента, правительства, а оппозиция с президентом, правительством.
Инерция давления, безапелляционного навязывания решений приводит к односторонним, не всеми признаваемым результатам, что, в частности, произошло с монетизацией льгот, взбудоражившей малообеспеченное большинство и обошедшейся правительству вдвое дороже. Вместо того чтобы принимать решения с учетом своеобразия условий и мест проживания, контактов и выбора разнородного населения, власти, как прежде, наряду с вынужденным исправлением ситуации не удержались от привычной тактики «разделяй и властвуй»: натравливанию «деревенских» на «городских», «обеспеченных» на «нуждающихся», сторонников «Единой России» на приверженцев других партий и движений, в том числе демократических. Реанимировали старую, казалось бы почившую в бозе, постановку вопроса: «ты за красных или белых?», «ты за Ельцина или против?», «ты за Путина или нет?».
Традиционный стержень российской политической жизни – постановка высшего руководителя в центр восприятия и функционирования власти. Исключительная роль российского президента ведет к возвеличиванию и самовозвеличиванию, чинопочитанию первого лица в государстве, его окружения, что побуждает российских правителей в той или иной мере свысока взирать на рядовых граждан, рассматривать их как своих подданных.
Слишком сильная инерция однопартийности ведет к тому, что по-прежнему особая, исключительная роль отводится политической партии, стоящей у власти, по сравнению с партиями, находящимися не только в непримиримой, но и в конструктивной оппозиции, которые рассматриваются чаще всего как негативные и деструктивные. На самом деле многопартийность не сменяет, а лишь прикрывает однопартийность, поскольку монопольная «партия власти» срослась с исполнительной властью, прикрываясь фасадом парламентаризма.
В элитных кругах с трудом происходит избавление от любых проявлений авангардизма, мессианства, от претензии на мировое лидерство, от стремления создать самое передовое, самое прогрессивное, самое справедливое общество. Между тем передовые элитные группы отказываются от «восточно-славянской мании величия», от снисходительного отношения к бывшим советским республикам и высокомерного пренебрежения к развитым странам. Они больше озабочены тем, насколько теряет перспективу страна, какие жизненные реформы необходимо немедленно провести, чтобы войти в круг стран, выигравших от процесса глобализации и определяющих повестку мирового развития.
Элита не придерживается «чуткого стиля руководства», предполагающего открытость и искренность во взаимоотношениях между властью и гражданами. В начале перестройки и радикальных реформ власти стали прислушиваться к народу. Диалог, дискуссии, консультации стали доминировать в отношениях между «верхами» и «низами». И как результат – рост доверия и уважения народа к демократической власти – с одной стороны, и ответственность ее перед гражданами за характер и цену реформ – с другой. Но со временем сказалась наследственная российская болезнь. Стоило властям утвердиться, как они снова отстраняются, уходят в себя, доверие подменяют принуждением, создают закрытый, отгороженный от людей, безответственный стиль правления.
Приведенные выше черты характеризуют авторитарный стиль элиты. Авторитарность вкупе с узким кругозором и доктринерством – ментальный источник дефицита эффективности российской власти. Претензия на всезнание в условиях ангажированной и зачастую искаженной информации о реальных процессах, с лидерами, неподконтрольными «снизу», опирающимися на монопольную партию власти, позволяет власти заходить слишком далеко, настаивать на собственном курсе, не считаясь с оппозицией. Это предполагает ее отрыв от реальности и рано или поздно приводит к деформации или срывам намеченных реформ, заставляя так или иначе начинать «все сначала», исправлять дефекты, наверстывать упущенное, но уже в более сложных и ограниченных временных условиях. Путин вынужден исправлять ошибки и злоупотребления Ельцина, следующий высший руководитель будет делать то же самое по отношению к определенным результатам правления Путина, уже сегодня вызывающим острую критику в стране и за рубежом.
Прежде всего это касается выстраиваемой сейчас вертикали власти, которая, спланированная в духе упрощенной, доктринерской и авторитарной ментальности, по сути, сводится к привычной унификации, иерархизации, централизации и «силовизации» (опора на людей в погонах) российской власти. Создается консолидированная административная, исполнительная, «полпредская», законодательная (необходимость под страхом роспуска утверждать предложенную президентом кандидатуру губернатора), партийная (доминирование «Единой России»), губернаторская (фактическое назначение губернаторов президентом), информационная (контролируемые СМИ), судебная (направляемое судопроизводство), электоральная (управляемые выборы) вертикаль власти, замкнутая на президенте и рассчитанная не на доверие, а на принуждение «сверху». Как видно, меняется содержание, но сохраняется или медленно видоизменяется основной ментальный стиль деятельности.
Все еще жива вера в то, что концентрация власти обеспечит эффективную деятельность. Подоплекой такого взгляда выступает недоверие российских элит друг к другу и к различным слоям населения. Власть в атмосфере доверия способна делегировать больше ответственности на низовой уровень, а в условиях недоверия тянет ресурсы и полномочия на себя. Не исключено, что результат такой концентрации власти в руках президента и его ближайшего окружения будет далек от запланированного: от крайне слабого государства Россия может перейти не к сильному, а к крайне жесткому и неэффективному государству. И круг может повториться: придется снова, в который уже раз, доделывать и переделывать то, от чего правители упорно уходят под воздействием упрощенного, доктринерского и авторитарного стиля мышления. Вся надежда на новых политиков, понимающих истину как итог диалога и конвенции между оппонирующими сторонами, признающих ценность разномыслия и альтернативности взглядов, рассматривающих критику как услугу, а не вред власти, убежденных в эффективности реальной многопартийности, разделения, а не вертикали властей, склонных прислушиваться к оппозиции, а потому – не навязывать, а согласовывать решения, стараться управлять так, чтобы не было явных победителей и побежденных.

Массовые установки
Рядовые граждане также имеют свои отличительные черты. Они подвержены харизматическому эффекту, повышенной зависимости от лидера, которому они верят, к мнению которого прислушиваются, с кем связывают ожидания на лучшее будущее. Это объясняет привычную для россиян цикличность, когда сначала они верят в правоту и всемогущество нового политического лидера, возлагают на него несбыточные надежды, во многом возбуждаемые им самим, а потом неизбежно разочаровываются в нем. Разомкнет ли Путин эту цикличность, покажут оставшиеся годы его правления. Ряд симптомов указывает на то, что у него могут возникнуть с этим сложности.
Россияне проявляют особую потребность в различении добра и зла как критерия оценки власти, собственности, законности и порядка. Особенно остро они воспринимают принцип справедливости как условие стабильного, безопасного и достойного существования. У них наблюдается отход от уравнительной психологии, намечается реалистическое и позитивное восприятие социального расслоения. Недовольство вызывают наиболее явные, вопиющие его проявления. Оценка богатых людей зависит от того, каким путем – справедливым или несправедливым – получено их богатство.
Россияне в большинстве своем придерживаются антирыночных воззрений. Признавая экономическую независимость, достаток, они обычно не рассматривают материальное богатство само по себе, а тем более приобретенное любой ценой, как высшую ценность. Если на Западе люди чувствуют ценность труда, то в российской ценностной структуре более важна самореализация в свободное время. Доля тех, кто заявляет, что они бросили бы работать, если бы имели достаточно денег, почти одинакова среди молодежи и людей среднего возраста – около половины.
Русские – коллективисты по способности подчиняться коллективам, не выделяться из них, растворяться, чувствовать себя относительно комфортно в их лоне. Но они индивидуалисты по отсутствию склонности к «искусству ассоциаций», «спонтанной социализированности» как способности добровольно создавать коллективы, независимые организации, отражающие и отстаивающие общие цели. Скорее всего, российское общество выступает как атоминизированное со склонностью в последнее время осваивать «способность к ассоциации», определенные навыки и формы самоорганизации.
В большинстве своем россиянам традиционно свойственны терпеливость, способность переносить лишения, жизненные трудности ради невероятных замыслов властей. К таким чертам апеллировали либеральные реформаторы, начиная и проводя радикальные преобразования. О них разбились алармистские пророчества о возможности социального реванша. Сверхмерная эксплуатация жертвенности и терпеливости людей доходила порой до крайности. Сегодня власти согласуют свою политику с готовностью граждан терпеть условия своего бытия.
Природные, географические, авторитарные, экспансионистские и революционные условия существования значительно ослабили, обессилили россиян. По данным Всемирной организации здравоохранения, «коэффициент жизнеспособности» населения России на начало тысячелетия составил 1,4 балла по пятибалльной шкале, находится в конце списка. Для сравнения: в Сомали и Мьянме «коэффициент жизнеспособности» составляет 1,6.
Российским гражданам свойственна этатистская, патерналистская психология, потребность в контроле, заботе со стороны государства и руководителей. С началом и по ходу радикальных реформ, резким сужением функций государства, необходимостью выжить, найти свое место в новой ситуации традиционный этатизм и патернализм оттесняется на периферию сознания, замещается адаптивным индивидуализмом. «Свобода сверху» отзывается «активностью снизу». Однако выстраивание властной вертикали не удержалось в необходимых пределах, ограничила возможность самореализации россиян. Возросший «контроль сверху» обернулся растущей «пассивностью снизу», резким ростом уровня этатизма и патернализма.

Ментальный синтез
Особые элитные черты созвучны приведенным массовым взглядам, находятся в амбивалентном отношении с ними, притягивают, по крайней мере не отталкивают их от себя, напротив, опираются на них. Так, претензия на истину, на особую, исключительную правоту, на самовозвеличивание власти – компенсируется массовым преклонением перед вышестоящим, далеко не изжитым, а порой и усиливаемым возвеличиванием и чинопочитанием главы государства и руководителей регионов, которые «всегда правы». Дефицит информации «сверху», комбинирование правды, иллюзий и лжи – к этому, похоже, все настолько привыкли, что либо уже не обращают внимание, либо превращают в объект насмешек и анекдотов. А некритичность к своим и нетерпимость к другим точкам зрения, свойственные нынешним политикам, – типичная черта подавляющего большинства россиян. Игнорирование оппонентов, оппозиции, безапелляционное навязывание своих решений также глубоко засели в народе и нет-нет дают о себе знать, как, скажем, в случае обсуждения и осуждения определенных инициатив президента. Апология фактической однопартийности под маской многопартийности, проводимая властями, мало волнует тех, кто не отведал еще решающей роли партий в электоральном и политическом процессе. Претензия на авангардизм, мессианство одинаково греет душу как «верхам», так и «низам». Закрытость, безответственность власти скрашивается многовековой привычкой россиян к «гнету и несправедливости» (Н. Бердяев).
Массовые установки также не обходят властные круги. Харизматическая, персоналистская ориентация обоюдно связывает «вождей» и простых людей. Она помогает выгораживать, оправдывать первое лицо в государстве и в регионе, снимать с него ответственность за ошибки и просчеты, перекладывать их на окружающих его чиновников. В морали, нравственности «низы» не так уж отличаются от «верхов». И те, и другие были испорчены деспотическим режимом, развращены, приучены к попустительству, к самым неприглядным формам поведения. У тех и других положительные установки самым причудливым образом сочетаются с такими, например, «типичными русскими чертами», как «склонность к нигилистическому цинизму на моральной основе» (Н. Бердяев), «сделка с совестью» (З. Фрейд). Справедливость по мере становления мультистатусного, мультистилистического, мультикультурного общества теряет общее представление, касающееся всех или большинства граждан, перемещаясь в сферу сопоставления вкладов и достижений людей в основном внутри конкретных статусов, стилей жизни и культур, а не между ними, отстраняясь от «высокой» политики. Проявления нерыночной, уравнительной психологии, пусть с трудом, но утрачивают свой характер по мере включения россиян в разнообразные рыночные отношения с естественно присущим им неравенством достоинств, заслуг и достижений. Коллективистская психология вполне приемлема для «верхов», учитывая, что «низы» готовы подчиняться коллективной власти, но не способны к самостоятельному объединению в ассоциации, способные оказывать давление на власть, отстаивая свои интересы. Терпеливость, ослабленность, обессиленность большинства граждан вообще работают на власть. Этатизм и патернализм зачастую столь же желательны для власти, привыкшей замыкать большинство функций на себе, сколь и для простых людей, охотно полагающихся на руководство, отказывающихся возлагать на себя груз ответственности и забот.

Ментальный круговорот
В итоге, имея общий тип и дизайн мышления с народом, элита опирается на его психокультурные черты и проводит ту политику, выдает тот «продукт», который отвечает соответствующему «запросу» большинства россиян. Круг замкнулся! Элита не делает ничего такого, чего бы россияне так или иначе не желали или не позволяли ей. Это объясняет, с одной стороны, способность правящего клана принять и претворить в жизнь любое устраивающее его решение, вплоть до изменения конституции, а с другой – провести в Госдуму ту партию, избрать на президентский пост того кандидата, кого он пожелает. Настоящее и будущее страны «схвачено» ментальными узами элиты и масс и властными технологиями элиты. Правящая верхушка, ментально «сомкнувшись» с большинством народа, отрабатывает и корректирует способы самосохранения, обеспечивающие преемственность своей власти. Так что на вопрос, что возьмет верх: интересы демократических реформ или интересы «уз любви и дружбы» правящего класса, ответ ясен: изменятся «простые люди», изменится элита – изменится и форма и содержание власти. Будут те и другие как прежде – в России так и будет сохраняться «гибридный» режим, смесь авторитаризма и формальных демократических процедур.

Валерий КРАМНИК