Я на елке рос, меня ветер снес
«Черным ящиком» стал один из городских приютов, где дети, оказавшиеся в плену невероятно трудных жизненных обстоятельств, прежде находили приют и помощь
Сиротские судьбы во все времена зависят от мерзостей взрослого мира
Не оперативное расследование
Минувшим летом «Новая» писала о Малоохтинском доме трудолюбия. Тогда бывшие сотрудники этого учреждения, уволенные директором (только за год, с июля 2009-го по июль 2010-го, число уволенных достигло 110 человек), и даже иные из тех, что остались работать, предупреждали: всего шаг до беды. Трагедия произошла: 5 июля 2010 года в оздоровительном лагере «Крылья Родины» Ленобласти утонул ребенок — восьмилетний Максим. Только на третьи сутки тело обнаружили водолазы. Мальчик приехал в лагерь вместе с другими детьми в сопровождении приютских воспитателей.
После трагедии журналистам была дана не соответствующая действительности информация — директор «Малоохтинского» Сазонова в интервью «Аргументам и фактам» назвала мальчика бегунком. Но это не так — по свидетельству одной из экс-воспитательниц приюта (она собиралась взять Максима под опеку), этот ребенок никогда и никуда не уходил. Ни из больницы, где неоднократно находился, ни из школы.
Как тогда, так и сейчас многие факты свидетельствуют о том, что эта беда — следствие внутренних проблем учреждения. Бывшие сотрудники все еще пытаются восстановить истину. Рассказывают, как были сломлены условиями труда и жестким директорским прессингом.
Чтобы поднять социально-реабилитационный центр для несовершеннолетних, бывшему директору Галине Волковой потребовалось около 11 лет. Разрушение произошло стремительно. Новый директор Алла Сазонова начала свою деятельность с чистки архивов, уничтожению подверглись даже фотографии, свидетельствующие о прежней жизни приюта. Поступила, как в песне поется: «Мы наш, мы новый мир построим». Правда, мира не получилось. Еще до гибели мальчика уже не работающие в «Малоохтинском» и еще работающие люди писали письма в инстанции, ходили на прием в кабинеты, перечисляли факты, каждый из которых достоин больших серьезных проверок.
— Проверки были, — рассказывает тоже теперь уже бывший специалист «Малоохтинского» по кадрам Ирина Холявчук. — Наши коллективные обращения поступили в Городскую прокуратуру, губернатору, в Комитет по вопросам законности, правопорядка и безопасности СПб, в Комитет по социальной политике, Управление по борьбе с экономическими преступлениями ГУВД. Причем просили проверять оперативно, но оперативных действий не последовало. Как водится, бумаги спустились в район, который по известной бюрократической привычке велел директору «принять меры по устранению и недопущению». А смерть ребенка вообще осталась незамеченной — никаких мер, никакого наказания, как будто мальчика в стенах приюта и не было… Только Комитет финансового контроля и городская инспекция труда провели самостоятельное расследование по фактам финансовых и трудовых нарушений.
Дети в опасности
Комитет финансового контроля документально подтвердил большинство фактов нарушений. В частности, то, что Сазонова выплачивала необоснованно высокие (200-процентные) персональные надбавки «особо отличившимся» сотрудникам (к слову, не принимавшим участие в воспитательном процессе), иных отпускала в отпуска за свой счет на срок до 160 календарных дней, причем просила районную власть увеличить штат.
Тем же ведомством подтверждена необоснованная покупка администрацией второй служебной машины, бесцельное приобретение морозильных камер и кондиционеров. Кондиционеры не разрешила устанавливать Государственная инспекция по охране памятников — здание, в котором расположен приют, старинное, охраняется государством. Покупка морозильных камер была произведена в противоречащем здравому смыслу количестве. Причем то и другое учреждению не требовалось — так и стояло не распакованным.
О ситуации в приюте свидетельствуют и другие факты. Должности воспитателей занимали работники без соответствующего образования. Не было его также у воспитателя, которая повела детей купаться в тот роковой день, когда утонул Максим. За смерть ребенка никто не ответил: воспитатель как работала, так и работает…
«Малоохтинским» новым директором был утвержден жесткий график работы — люди неделями обходились без отдыха, деньги за сверхурочную работу не выплачивались. Инспекция труда по Петербургу выявила серьезные нарушения. Директор категорически отказывалась оплачивать персоналу сверхурочную работу.
На протяжении полугода в «Малоохтинском» свирепствовал педикулез, борьба с которым велась дедовским способом, поскольку денег на современные средства руководство не выделяло. С лета приют функционирует без медицинских работников и без диетсестры. Сотрудники подтверждают, что для воспитанников приобреталась одежда, но выдавался им в основном секонд-хенд.
Показательны и события августа, когда в изоляторе приюта были заперты трое детей. Об этом одна из сотрудниц сообщила в Городскую прокуратуру — отправила 28.08.2010 г. срочную телеграмму. Но, вероятно, и здесь сработал вертикально-бюрократический принцип: спустя десять дней (!) телеграмма была спущена в 50-й отдел милиции УВД по Красногвардейскому району для выяснения обстоятельств.
Когда вспыхнула кишечная инфекция (конец августа) — как рассказывают работники, администрация приюта, боялась вынести сор из избы, — в учреждении занимались самолечением, при температуре сорок больным детям давали смекту. И все же пришлось сдаться: восемь детей были госпитализированы в городские стационары.
Эффект неваляшки
— Откровенно не понимаю, как можно в такой ситуации бездействовать, — комментирует происходящее советник председателя Совета Федерации, ответственный секретарь Правозащитного совета СПб Наталия Евдокимова. — По сути, бездействие — оставление детей в опасности. Много лет знаю приют. Всегда восхищалась работой бывшего директора Галины Георгиевны Волковой. Она буквально из руин подняла учреждение, в котором обездоленные дети находили свой дом. Чиновники самого высокого ранга бывали в нем, специалисты делились опытом. Немыслимо уничтожение того, что действительно заслуживало повышенного внимания. Чиновники много раз говорили о необходимости тиражировать опыт «Малоохтинского», а что выходит на деле?! Я неоднократно обращалась в городской комитет по социальной политике, где обещали создать комиссию и разобраться. Читала материалы проверки Комитета финансового контроля, спущенные районной власти, в ведении которой, собственно, и находится учреждение. Последующий ответ чиновников «Меры приняты» — просто отписка. Что еще должно произойти, чтобы нерадивый работник был уволен? Я уж не говорю о привлечении его к ответственности».
На днях о ситуации в «Малоохтинском» шел разговор в кабинете уполномоченного по правам ребенка в Санкт-Петербурге Светланы Агапитовой, которая тоже пообещала разобраться. К детскому омбудсмену обратилась экс-медсестра приюта.
В свою очередь, журналистские попытки максимально объективно разобраться в происходящем администрация сиротского учреждения встречает с явным непониманием. Директор приюта Алла Сазонова упорно избегает встречи. Мы как будто играем в игру «попробуй достань» или «догонялки» — только недетскую, лишенную всякого смысла. «Встречаться не вижу необходимости», — заявляет она, и, сказавшись человеком занятым, государственным, обещает перезвонить. В тот же день действительно перезванивает и объясняет, что разрешить беседу с журналистами может только пресс-служба районной администрации по предварительному, почему-то семидневному редакционному запросу (вообще-то на подобный запрос чиновники обязаны отвечать в срок трехдневный).
Послушно звоню в пресс-службу, где с моими доводами честно соглашаются: в данном случае запрос — формальность, которая только отложит встречу, и вообще запретить получать информацию представителю СМИ даже в самом уважаемом ведомстве не могут. Опять-таки по телефону терпеливо это директору объясняю, и снова — странный эффект «неваляшки». Заявляет: «У меня люди! Не понимаю, откуда у вашей газеты такой интерес к нашему учреждению». Но в том-то и фокус, что интерес не только у СМИ — еще у целого ряда инстанций.
По словам Наталии Евдокимовой, которой об этом рассказываю, «осложненный сценарий общения со средствами массовой информации стал традиционным в общении с государственными чиновниками, начиная с правоохранительных органов, заканчивая государственными учреждениями».
Аналогичное мнение на сей счет высказывает бывший директор «Малоохтинского» Галина Волкова. К тому же ей непонятна страусиная позиция руководителя детского учреждения: «Если человек считает, что его оболгали или собираются оболгать и все сказанное или написанное о ситуации в приюте — неправда, как можно не высказать собственную позицию, если такая возможность имеется? Как можно доверить директору, готовому зачеркнуть историю и накопленный в прошлом опыт учреждения, детей, которые каждую минуту нуждаются в помощи и защите? Ценой подобного отношения к делу могут стать и становятся детские жизни».
Между тем «Малоохтинский…» трясет с тех самых пор, как этому сиротскому учреждению чиновники устроили перемену судьбы: перевели с городского на районный уровень. Тогда же произошла, в основном продиктованная состоянием здоровья руководителя, смена директора. Уникальные авторские программы сменились бесконечной текучкой кадров и всевозможными бедами, худшая из которых — смерть восьмилетнего Максима в летнем лагере «Крылья Родины».
Страна, где легко пропасть
Нечестно говорить полуправду и осторожничать, когда речь идет о работе с детьми, причем такими, которые пережили в своих коротеньких жизнях столько, сколько подчас не снилось и умудренным опытом взрослым. Это, не сговариваясь, признают люди, даже не слишком долго проработавшие в «Малоохтинском…»
Большое количество страшных историй мне довелось написать за годы знакомства с Малоохтинским домом трудолюбия — кончались они хорошо, поскольку всякая «сказка странствий» обрывалась на пороге дома, в котором дети находили приют, понимание и помощь.
Пожалуй, история, которую излагаю сегодня, — самая страшная. По-настоящему разобраться в происходящем мешает пресловутая вертикаль власти. Поступающие наверх бумаги неизбежно спускаются вниз, в Красногвардейский район, — туда, где пуще всего остального берегут честь мундира, и ничего не меняется. Такое обычно происходит в стране, где очень легко пропасть — сгинуть, как будто тебя и не было.
По сей день актуальны «записки на коленках» Эдуарда Кочергина, относящиеся к другим временам, «когда вся страна была поставлена на колени», но повествующие все о тех же «крещеных крестами» (выражение емкое и неоднозначное) героях сиротского фольклора:
Я не мамкин сын,
Я не тятькин сын.
Я на елке рос,
Меня ветер снес…
К несчастью, нет ощущения, что переживаемый когда-то сиротами ужас миновал, слишком явственны и теперь его очертания.
Не оперативное расследование
Минувшим летом «Новая» писала о Малоохтинском доме трудолюбия. Тогда бывшие сотрудники этого учреждения, уволенные директором (только за год, с июля 2009-го по июль 2010-го, число уволенных достигло 110 человек), и даже иные из тех, что остались работать, предупреждали: всего шаг до беды. Трагедия произошла: 5 июля 2010 года в оздоровительном лагере «Крылья Родины» Ленобласти утонул ребенок — восьмилетний Максим. Только на третьи сутки тело обнаружили водолазы. Мальчик приехал в лагерь вместе с другими детьми в сопровождении приютских воспитателей.
После трагедии журналистам была дана не соответствующая действительности информация — директор «Малоохтинского» Сазонова в интервью «Аргументам и фактам» назвала мальчика бегунком. Но это не так — по свидетельству одной из экс-воспитательниц приюта (она собиралась взять Максима под опеку), этот ребенок никогда и никуда не уходил. Ни из больницы, где неоднократно находился, ни из школы.
Как тогда, так и сейчас многие факты свидетельствуют о том, что эта беда — следствие внутренних проблем учреждения. Бывшие сотрудники все еще пытаются восстановить истину. Рассказывают, как были сломлены условиями труда и жестким директорским прессингом.
Чтобы поднять социально-реабилитационный центр для несовершеннолетних, бывшему директору Галине Волковой потребовалось около 11 лет. Разрушение произошло стремительно. Новый директор Алла Сазонова начала свою деятельность с чистки архивов, уничтожению подверглись даже фотографии, свидетельствующие о прежней жизни приюта. Поступила, как в песне поется: «Мы наш, мы новый мир построим». Правда, мира не получилось. Еще до гибели мальчика уже не работающие в «Малоохтинском» и еще работающие люди писали письма в инстанции, ходили на прием в кабинеты, перечисляли факты, каждый из которых достоин больших серьезных проверок.
— Проверки были, — рассказывает тоже теперь уже бывший специалист «Малоохтинского» по кадрам Ирина Холявчук. — Наши коллективные обращения поступили в Городскую прокуратуру, губернатору, в Комитет по вопросам законности, правопорядка и безопасности СПб, в Комитет по социальной политике, Управление по борьбе с экономическими преступлениями ГУВД. Причем просили проверять оперативно, но оперативных действий не последовало. Как водится, бумаги спустились в район, который по известной бюрократической привычке велел директору «принять меры по устранению и недопущению». А смерть ребенка вообще осталась незамеченной — никаких мер, никакого наказания, как будто мальчика в стенах приюта и не было… Только Комитет финансового контроля и городская инспекция труда провели самостоятельное расследование по фактам финансовых и трудовых нарушений.
Дети в опасности
Комитет финансового контроля документально подтвердил большинство фактов нарушений. В частности, то, что Сазонова выплачивала необоснованно высокие (200-процентные) персональные надбавки «особо отличившимся» сотрудникам (к слову, не принимавшим участие в воспитательном процессе), иных отпускала в отпуска за свой счет на срок до 160 календарных дней, причем просила районную власть увеличить штат.
Тем же ведомством подтверждена необоснованная покупка администрацией второй служебной машины, бесцельное приобретение морозильных камер и кондиционеров. Кондиционеры не разрешила устанавливать Государственная инспекция по охране памятников — здание, в котором расположен приют, старинное, охраняется государством. Покупка морозильных камер была произведена в противоречащем здравому смыслу количестве. Причем то и другое учреждению не требовалось — так и стояло не распакованным.
О ситуации в приюте свидетельствуют и другие факты. Должности воспитателей занимали работники без соответствующего образования. Не было его также у воспитателя, которая повела детей купаться в тот роковой день, когда утонул Максим. За смерть ребенка никто не ответил: воспитатель как работала, так и работает…
«Малоохтинским» новым директором был утвержден жесткий график работы — люди неделями обходились без отдыха, деньги за сверхурочную работу не выплачивались. Инспекция труда по Петербургу выявила серьезные нарушения. Директор категорически отказывалась оплачивать персоналу сверхурочную работу.
На протяжении полугода в «Малоохтинском» свирепствовал педикулез, борьба с которым велась дедовским способом, поскольку денег на современные средства руководство не выделяло. С лета приют функционирует без медицинских работников и без диетсестры. Сотрудники подтверждают, что для воспитанников приобреталась одежда, но выдавался им в основном секонд-хенд.
Показательны и события августа, когда в изоляторе приюта были заперты трое детей. Об этом одна из сотрудниц сообщила в Городскую прокуратуру — отправила 28.08.2010 г. срочную телеграмму. Но, вероятно, и здесь сработал вертикально-бюрократический принцип: спустя десять дней (!) телеграмма была спущена в 50-й отдел милиции УВД по Красногвардейскому району для выяснения обстоятельств.
Когда вспыхнула кишечная инфекция (конец августа) — как рассказывают работники, администрация приюта, боялась вынести сор из избы, — в учреждении занимались самолечением, при температуре сорок больным детям давали смекту. И все же пришлось сдаться: восемь детей были госпитализированы в городские стационары.
Эффект неваляшки
— Откровенно не понимаю, как можно в такой ситуации бездействовать, — комментирует происходящее советник председателя Совета Федерации, ответственный секретарь Правозащитного совета СПб Наталия Евдокимова. — По сути, бездействие — оставление детей в опасности. Много лет знаю приют. Всегда восхищалась работой бывшего директора Галины Георгиевны Волковой. Она буквально из руин подняла учреждение, в котором обездоленные дети находили свой дом. Чиновники самого высокого ранга бывали в нем, специалисты делились опытом. Немыслимо уничтожение того, что действительно заслуживало повышенного внимания. Чиновники много раз говорили о необходимости тиражировать опыт «Малоохтинского», а что выходит на деле?! Я неоднократно обращалась в городской комитет по социальной политике, где обещали создать комиссию и разобраться. Читала материалы проверки Комитета финансового контроля, спущенные районной власти, в ведении которой, собственно, и находится учреждение. Последующий ответ чиновников «Меры приняты» — просто отписка. Что еще должно произойти, чтобы нерадивый работник был уволен? Я уж не говорю о привлечении его к ответственности».
На днях о ситуации в «Малоохтинском» шел разговор в кабинете уполномоченного по правам ребенка в Санкт-Петербурге Светланы Агапитовой, которая тоже пообещала разобраться. К детскому омбудсмену обратилась экс-медсестра приюта.
В свою очередь, журналистские попытки максимально объективно разобраться в происходящем администрация сиротского учреждения встречает с явным непониманием. Директор приюта Алла Сазонова упорно избегает встречи. Мы как будто играем в игру «попробуй достань» или «догонялки» — только недетскую, лишенную всякого смысла. «Встречаться не вижу необходимости», — заявляет она, и, сказавшись человеком занятым, государственным, обещает перезвонить. В тот же день действительно перезванивает и объясняет, что разрешить беседу с журналистами может только пресс-служба районной администрации по предварительному, почему-то семидневному редакционному запросу (вообще-то на подобный запрос чиновники обязаны отвечать в срок трехдневный).
Послушно звоню в пресс-службу, где с моими доводами честно соглашаются: в данном случае запрос — формальность, которая только отложит встречу, и вообще запретить получать информацию представителю СМИ даже в самом уважаемом ведомстве не могут. Опять-таки по телефону терпеливо это директору объясняю, и снова — странный эффект «неваляшки». Заявляет: «У меня люди! Не понимаю, откуда у вашей газеты такой интерес к нашему учреждению». Но в том-то и фокус, что интерес не только у СМИ — еще у целого ряда инстанций.
По словам Наталии Евдокимовой, которой об этом рассказываю, «осложненный сценарий общения со средствами массовой информации стал традиционным в общении с государственными чиновниками, начиная с правоохранительных органов, заканчивая государственными учреждениями».
Аналогичное мнение на сей счет высказывает бывший директор «Малоохтинского» Галина Волкова. К тому же ей непонятна страусиная позиция руководителя детского учреждения: «Если человек считает, что его оболгали или собираются оболгать и все сказанное или написанное о ситуации в приюте — неправда, как можно не высказать собственную позицию, если такая возможность имеется? Как можно доверить директору, готовому зачеркнуть историю и накопленный в прошлом опыт учреждения, детей, которые каждую минуту нуждаются в помощи и защите? Ценой подобного отношения к делу могут стать и становятся детские жизни».
Между тем «Малоохтинский…» трясет с тех самых пор, как этому сиротскому учреждению чиновники устроили перемену судьбы: перевели с городского на районный уровень. Тогда же произошла, в основном продиктованная состоянием здоровья руководителя, смена директора. Уникальные авторские программы сменились бесконечной текучкой кадров и всевозможными бедами, худшая из которых — смерть восьмилетнего Максима в летнем лагере «Крылья Родины».
Страна, где легко пропасть
Нечестно говорить полуправду и осторожничать, когда речь идет о работе с детьми, причем такими, которые пережили в своих коротеньких жизнях столько, сколько подчас не снилось и умудренным опытом взрослым. Это, не сговариваясь, признают люди, даже не слишком долго проработавшие в «Малоохтинском…»
Большое количество страшных историй мне довелось написать за годы знакомства с Малоохтинским домом трудолюбия — кончались они хорошо, поскольку всякая «сказка странствий» обрывалась на пороге дома, в котором дети находили приют, понимание и помощь.
Пожалуй, история, которую излагаю сегодня, — самая страшная. По-настоящему разобраться в происходящем мешает пресловутая вертикаль власти. Поступающие наверх бумаги неизбежно спускаются вниз, в Красногвардейский район, — туда, где пуще всего остального берегут честь мундира, и ничего не меняется. Такое обычно происходит в стране, где очень легко пропасть — сгинуть, как будто тебя и не было.
По сей день актуальны «записки на коленках» Эдуарда Кочергина, относящиеся к другим временам, «когда вся страна была поставлена на колени», но повествующие все о тех же «крещеных крестами» (выражение емкое и неоднозначное) героях сиротского фольклора:
Я не мамкин сын,
Я не тятькин сын.
Я на елке рос,
Меня ветер снес…
К несчастью, нет ощущения, что переживаемый когда-то сиротами ужас миновал, слишком явственны и теперь его очертания.
Евгения ДЫЛЕВА