«Мир войны» приказал долго жить
Из бывшего музея Новороссии вывезли даже кафель. За простреленной дверью нет электричества, тьма, как в гробу, холод и запах мерзлой земли.
…За темным каналом – это и была Пряжка – подымались стапеля судостроительных заводов, трубы, дымы, закопченные фабричные корпуса. Я знал, что окна квартиры Блока выходили на запад, на этот заводской пейзаж, на взморье. Мы вышли на Пряжку, и я тотчас увидел за низкими каменными строениями единственный большой дом – кирпичный и очень обыкновенный.
Это был дом Блока.
– Ну вот, мы и пришли, – сказал я своей спутнице.
Константин Паустовский
***
Офицерская улица – нынешняя Декабристов – упирается в Пряжку как-то неожиданно; только что широкая и оживленная, она как будто ожидает площади в конце – но, подходя к концу, все, что видит прохожий, – это коротенький чахлый бульвар, а за ним пустынная набережная узкой речки и мостик со смешным названием Банный. Впереди и налево – стапеля Адмиралтейских верфей, за мостом – автозаправка, похожая на какой-то позабытый в глуши космический корабль из романов Лема, а позади и направо большой угловой дом. Из тех, какие любили строить на петербургских каналах: кровли, врезающиеся углом в небо, как корабли. Этот резкий архитектурный жест, эта типично петербургская независимость; но здесь, кажется, некому его оценить: прохожего можно увидеть дай бог раз в десять минут, и ему явно не до архитектуры. Пустынное, стылое место, замерзшая Пряжка, загибающаяся вдали в никуда. Здесь пусто так, что даже голуби немедленно окружают того, кто замедлит шаг на бульваре; они топчутся у ног, глядя выжидательно и недоверчиво. «Живи еще хоть четверть века – все будет так. Исхода нет», – написано на стеклах окон первого этажа. Это дом Блока. Офицерская, 57. В 2021 году исполнится сто лет, как автор «Двенадцати» умер здесь, «уплотненный» революцией в квартире номер 23.
Я пришла к поэту в гости.
Ровно в полдень. Воскресенье.
Анна Ахматова
Странной жизнью живет нынче дом Блока – романтическое место, куда юная спутница Паустовского приходила проливать слезы о величии поэта; странное, если не сказать больше. Что-то гоголевское, как нарыв, вошло в судьбу легендарного дома; впрочем, все это тоже чисто петербургские гримасы. Входишь с набережной под арку, опутанную проводами: ничто не нарушает тишины. Во дворе обязательная детская горка, на которой никогда никто не катается. Вторая арка, третья; под водосточной трубой пустая бутылка из-под сомнительного напитка под названием «Калина красная»; под черной плесенью – рисунки мелом – примитивистский букет и телефончики. Художники Дима и Геннадий желают познакомиться. Но третий двор загибается и выводит снова в первый: и здесь, у еще одной арки, остались следы другого «музея». Стальные двери в опечатанный подвал пробиты пулями изнутри. Рядом – заложенное досками полуподвальное окошко хранит следы пожара или взрыва. «Одна мне осталась надежда: смотреться в колодезь двора», – писал Блок, глядя с четвертого этажа, из спальни Любови Дмитриевны; он смотрел именно в это самое место, именно в эту самую подворотню. «Ты спишь, а на улице тихо, и я умираю с тоски, и злое, голодное Лихо упорно стучится в виски».
«Нет, мы ничего про них не знаем. Они сами по себе, мы сами по себе. Когда они открылись, то да, к нам много людей шло, все спрашивали, где тут «музей Новороссии». А сейчас нет», – рассказывает смотрительница в Музее Блока.
«Ну, знаете… Я там не была. Как-то интереса у меня нет, – вступает другая. – Там рядом сотрудница наша живет, говорит, что наркоманы и прочее – а с другой стороны, где их нет? И вообще музей закрыт, я слышала. Стреляли? В полицейского?? Что вы говорите; нет, мы ничего про это не знаем».
Уютная кафешка в соседнем доме: милая официантка, морковный пирог, правильный двойной эспрессо со стаканом воды. «Я слышала об этом, мы же тут постоянно работаем, я и сама живу недалеко. Был момент, когда они к нам почему-то начали ходить. С девочками нашими пытались познакомиться, но никого это не интересовало – они и перестали. Что за люди? Не то чтобы пугающие, но… к нам это отношения не имеет, и они к нам не вязались, – с лица девушки за стойкой не сходит брезгливое выражение. – Их пытаются постоянно закрыть, потом они открываются, потом снова закрываются. Какая-то темная, странная история, не знаю, чем они там занимаются».
Мы на горе всем буржуям
Мировой пожар раздуем.
Александр Блок
Скандально известный «музей» поселился в подвале дома 57 в мае 2015 года; на «патриотической волне», поднятой в обществе из-за конфликта в Донбассе, появление подобного места «боевой славы» было в определенных кругах воспринято с неподдельным восторгом. И даже оксюморонное официальное название – «информационно-культурный центр «Мир войны» – никого не смутило. Однако шло время, патриотическая риторика слегка выдохлась, и о «музее» стали говорить по совсем иным поводам.
В мае 2016 года его попытались спалить. Кто-то положил тряпку с горючим веществом на окно и поджег ее. Волонтер, дежуривший в ту ночь в музее, не смог потушить огонь даже при помощи двух огнетушителей. Следы пожара видны до сих пор.
В декабре 2016 года «музей» попал в новостные сводки в связи со взрывом на Кантемировской улице, где пожилой женщине оторвало ногу. Следователи в сопровождении спецназа ФСБ, распутывая это дело, добрались до Декабристов, 57. Как рассказывал тогда один из основателей «Мира войны» Герман Владимиров (именно он отвечает на телефонные звонки), следствием был «учинен изрядный беспорядок», но изъяты только электронные носители информации.
На патриотических сайтах забили тревогу. Информационное агентство «Антифашист» рапортовало, что в отсутствие директора сотрудники ФСБ взяли народный музей штурмом, выпилив железную дверь, а изъятое имущество так и не вернули.
К началу 2017 года стало ясно, что «Мир войны» доживает в доме Блока последние дни. «17 января 2017 года основатель и директор музея Герман Владимиров был вызван в прокуратуру, где интересовались законностью использования помещения, финансовой деятельностью и отношениями с властью. Хотя слухи о том, что одиозный музей подыскивает себе новое место, курсировали больше года.
Всё равно, тебя добуду,
Лучше сдайся мне живьем!
– Эй, товарищ, будет худо,
Выходи, стрелять начнем!
Александр Блок
Час икс наступил для «музея Новороссии» месяц назад. Следственное управление СКР по Петербургу сообщило о массовой драке, случившейся в подворотне дома № 57 в ночь на 28 января: при задержании один из хулиганов стал отстреливаться картечью и ранил полицейского, другие убежали и забаррикадировались в «музее». Полиции пришлось брать подвал штурмом. Стрелявший был задержан, возбуждено уголовное дело о посягательстве на жизнь сотрудника полиции, подозреваемому грозит до 20 лет.
Уже на следующий день дверь в подвал была опечатана, вывеска уничтожена, экспозиция разгромлена.
«Закрыт музей. Это не телефонный разговор, сейчас идет следствие. Была провокация, – рассказал Герман Владимиров «Новой». – Губернатор нам выделил новое помещение, а другие люди не могут поставить подпись одну. Конечно, мы в любом случае переедем. Пока я не могу сказать, на улице КИМа, там, на Васильевском… не скажу пока. Там будет историко-культурный центр. Последнюю подпись поставят – будем переезжать, но пока ее нет».
По словам Владимирова, из подвала вывезли 11 машин «экспонатов», в том числе «папаху Моторолы» (убитого 16 сентября 2016 г. донбасского сепаратиста Арсена Павлова), которая в октябре прошлого года тоже фигурировала в новостных сводках.
«Экспонат передали в дар музею преемник командира батальона Воха и боец «Спарты» Матрос», – сообщал тогда Life.ru. «Все экспонаты на месте, и папаха Моторолы – все есть. Сложно сказать, повредили что-то или нет, время на сборы было очень маленькое, мы должны были все быстро упаковать и уехать, – заявил Владимиров в беседе с «Новой». – И мы собрали 11 машин и уехали».
Так выглядел музей сразу после разгрома // Фото: museum-novorossya.ru
Судя по всему, Владимиров возлагает надежды на патриотическую организацию, возглавляемую экс-депутатом ЗакСа от КПРФ, деканом факультета социальных наук РПГУ имени Герцена Алексеем Воронцовым. Организация именует себя «Всероссийское Созидательное движение «Русский лад». Воронцов подтвердил, что ждет от КУГИ разрешения на предоставление помещения под «историко-культурный центр» на Васильевском острове. Однако «музею Новороссии» ждать от Воронцова нечего: экс-депутата смущает его криминальный след: «Все время у них то одно, то другое, то третье... Неприятные случаи. А сама идея создания музея Донбасса – Луганска – она неплохая. Но с Германом я пока контакты не поддерживаю. После этих телепередач немножко противно стало».
Жители дома № 57 разошлись во мнениях по поводу скандала. «Их да, поджигали когда-то. Они говорят, что нацики. Но кто это докажет? Кто-то лозунги кричал, что ли? – рассказали «Новой» в местной ЖКС. – В четыре утра не надо ходить за сигаретами и лишний провоцировать конфликт. Купи сигареты днем, а не в четыре утра».
«Я тут недавно живу. Сначала идея-то была хорошая, и они подписи собирали у жильцов. Где-то листа три было подписей. Пока инцидента этого не было, люди были не против, – женщина в хорошем меховом пальто беседует со мной за столиком кафе. – Естественно, что все за русский мир и все сочувствуют Донбассу. Но вы тогда там воюйте, а тут ведите себя нормально. Тем более если ночью пьяные сцепились. Это уж пусть следователи работают. Я ничью сторону не поддерживаю. Мне надо, чтоб в доме было тихо».
«У нас есть такая председатель домового комитета 57-го дома, Галина Пучнина, – так вот она изначально яростно добивалась, чтоб этот музей открыли, – доверительно рассказывает мне во дворе интеллигентного, но пьющего вида мужчина. – А потом они поссорились, и она начала добиваться их закрытия. А они начали про нее гадости писать. Поди пойми эти их разногласия».
***
Розы – страшен мне цвет этих роз,
Это – рыжая ночь твоих кос?
Это – музыка тайных измен?
Это – сердце в плену у Кармен?
Александр Блок
Рядом с дверью в Музей Блока горит синими неоновыми буквами вывеска Русской школы парикмахерского искусства: именно тут и работает парикмахер Галина Федоровна Пучнина, глава благотворительной организации «Наше отечество» и владелица подвальных помещений в доме № 57.
Все в Галине Федоровне ярко, темпераментно и буйно – быть может, слишком, быть может, не по-петербургски преувеличенно. Гоголь, может быть, и сумел бы передать очарование этой приятной во всех отношениях дамы. Галина Федоровна – женщина противоречивая и сложная: почти как прически, которые она делает: невероятные сооружения в виде мотоциклов, саксофонов, футбольных мячей и ангелов с крыльями («знаете, у меня только сыновья и внуки, а всегда хотелось девочкам косички плести»). «Ангел мой, приходите к десяти», – договаривается она по телефону, но, встречая корреспондента, явно не может справиться со своей мятущейся натурой. «Я уже боюсь давать интервью. Уже приходили ко мне из противороссийских этих… и потом все про меня перековеркивали», – признается она. Галина Федоровна то и дело сверлит меня взглядом, сомневается, пытается раскусить. «Я понимаю, почему вы пришли и к чему вы клоните, – переживает она. – Я не даю интервью, вы меня просто подкупили своей обаятельностью».
Галина Федоровна Пучнина
В Прощеное воскресенье Галине Федоровне звонят ветераны и блокадники из подшефных организаций, которым она помогает. «Светочка, ангел мой, перезвони. Ну прости меня, Светочка. Я тебя прощаю». Но звонки не прекращаются. «Что, вас осенили новые стихи? – в трубке звучит мужской голос. – А, ну простите меня тоже. Вы в стихах? «Прости меня за слезы»… стихи как всегда великолепные. Люди были довольны, что получили кофе?»
Галина Федоровна – «мастер золотые руки» и «кормилица России»: у нее и правда есть такой сертификат. Сертификатами, дипломами и грамотами увешаны чуть ли не все стены ее кабинета и все коридоры парикмахерской. Эмоционально рассказывая про конфликт с «музеем Новороссии», она крестится («я клянусь перед самым святым человеком!») на большую, в рамочке, грамоту от митрополита Варсонофия. Тут же висят благодарности от спикера ЗакСа, от администрации Адмиралтейского района. На стенах почти нет свободного места.
Над головой Галины Федоровны такой же преувеличенно яркий, синтетической расцветки, Иисус Христос; под иконой маленький подвязанный георгиевской ленточкой портрет Сталина.
«Это мне приятельница подарила. Он немножко похож на моего мужа», – рассказывает она. Несоответствие этих двух изображений ее, похоже, не смущает; и все-то у Галины Федоровны горит в руках, все-то спорится, везде хорошие знакомые, правильные связи и налаженные дела. «Мне и в администрации района сказали: ну что же вы, Галина Федоровна? Чуяло мое сердце, что нельзя было связываться, что они не из тех, за кого себя выдают, – роняет она и тут же спохватывается. – Мы с ними начали хорошо. Я ничего не хочу на эти вопросы отвечать. Все, моя дорогая, вопрос у нас с вами закончен».
После этого еще минут сорок она рассказывает, какого натерпелась страху: как ей угрожали, как пытались устроить рейдерский захват, как везли из Донбасса оружие… В потоке слов семидесятилетней Галины Федоровны правду от вымысла отделить трудно. Но по-человечески ее искренне жаль. «У меня два недееспособных мужчины дома. Мой брат, без ноги, и бывший муж. Привезла к себе, обиходила, сейчас зубы вставляем. Сынуля мой старшенький имеет орден Мужества. И младшенький хороший, если бы не он, я бы сдала, наверное».
Растаяв и доверившись, великолепная в своей щедрости Галина Федоровна берет ключи и идет показать мне разгромленный подвал, оставшийся после бегства «музея Новороссии». По ее словам, из помещения вывезли «даже кафель». Электричества нет; за простреленной дверью, как в гробу, тьма, холод и запах мерзлой земли. На лице Галины Федоровны внезапно проступает возраст. Мы прощаемся; и последнее, что звучит у меня в голове после этого разговора, – ее рассказ про детские носочки: «Сказала своим бабушкам – надо носочки на детский дом связать. Так мне триста штук навязали! Триста!»
Галина Федоровна, когда говорит про детские носочки, а не про снаряды, автоматы и киевскую хунту, поистине прекрасна.
Татьяна РАМАЗАЕВА